Убить отступника
Шрифт:
Даша, Даша, как она повзрослела! Какой же она стала красавицей! Как это произошло, что он неожиданно влюбился? Столько лет чувства дремали в нем и, казалось, умерли навсегда, но вот чудо произошло, и они воскресли! Воспарили над пронзенными стрелами Амура сердцами, обрели глубину и мощь. Словно крылья за спиной появились!
Голевский долго раздумывал: не задержаться ли ему в Москве еще хотя бы на один денек и тайно встретиться с Дашей, но потом решил все-таки тронуться в путь. Служба есть служба. Да и княжна приедет скоро в Петербург, там они и повидаются.
Глава 2
В столице он квартировал в самом ее сердце – на Невском проспекте. В скромном двухэтажном особняке с мезонином. Дом с четырьмя небольшими мраморными колоннами на фронтоне был выкрашен в жизнерадостный ярко-желтый цвет. На вид жилище казалось вполне уютным. Оно принадлежало родной тетушке гвардейца – Варваре Аркадьевне Полозовой, вдове прапорщика Конногвардейского полка Сергея Полозова. Своего жилища в столице у Голевского не было. Имением Соловьево в Пензенской губернии – 50 душ крестьян – заправлял его старший брат Никита, армейский поручик в отставке. Братья Голевские были разными людьми и по интересам, и по характерам. Иногда ссорились, но быстро мирились. Они души не чаяли друг в друге – все-таки родная кровь! Но переписывались нечасто и редко виделись.
Так что Александр с 1816 года почти безвылазно жил у тетки в Петербурге. Особняк с мезонином стал для него почти родным. Варвара Аркадьевна по обыкновению летом уезжала в свое тульское имение и возвращалась в столицу лишь под Рождество, с вереницей саней, где было мясо домашней скотины и птицы, бочки с солениями, запасы меда, свежемороженой ягоды, масла, сыра, сметаны, творога. В свое отсутствие тетка предоставляла возможность любимому племяннику похозяйничать в доме. Ее родной сын Андрей женился и уехал в Казань служить чиновником по особым поручениям у местного губернатора. Он редко приезжал в Петербург, только по каким-нибудь делам…
После ужина Александр прилег на софу в гостиной.
Мысли Голевского снова вернулись к Даше.
«Как бы мне ее снова повидать? А может, написать ей письмо? Или лучше обожать мой предмет страсти на расстоянии? Говорят, платоническая любовь во много крат сильнее физической. Напишу ей послание в стихах и подпишусь таинственными инициалами. Пусть гадает, кто сочинил. А там поглядим, промелькнет ли искоркой ее страсть, или возгорится в душе большое пламя? Эх, отвлечься мне надобно. Почитать, что ли, на сон грядущий великого Шиллера? Или как? Все же почитаем».
– Эй, Игнат, – позвал старика Голевский. – Принеси-ка мне, голубчик, книжку в коричневом переплете. Она лежит в моем кабинете на столике. Так вот, не закрывай ее. Понял, братец? Хорошо понял?
Слуга закивал.
– Будет сделано, барин. Не сомневайтесь.
Расторопный слуга умчался и вскоре принес требуемую книгу. Капитан взглянул на нее… Так и есть, открыта на любимой странице. Попробовал почитать. Ничего из этой затеи не получилось. Мысли мешали сосредоточиться. Все грезилась Даша.
Александр Дмитриевич ворочался, пытался снова заснуть, но сон упрямо не шел к нему.
…Уже рассветало, и капитан не стал зажигать свечу. Отдернул портьеру, слабый свет упал на стол – вполне сойдет. Нетерпеливое перо поспешно вывело на чистом листе черные буквы: «Из Шекспира. Посвящено Д***». Появились и первые строки:
Глаза моей любви на солнце не похожи.Коралл затмил бы чудные уста……Когда Голевский отложил перо, наступило утро. Вдруг дверной колокольчик требовательно зазвенел, и капитан отложил перо.
– Кого же это принесло в такую рань? – удивился Голевский.
Игнат пожал плечами.
– Не могу знать, барин.
– Так пойди, открой.
– Сию минуту.
Игнат быстро исчез и вскоре появился на пороге кабинета. Доложил:
– Барин, к вам гости пожаловали, какой-то офицер.
– Офицер. А как он представился?
– Представился, представился, барин. Поручик Снетков, кажись.
– Когда кажется, крестись, голубчик. Проси его, я сейчас подойду.
– Хорошо, барин.
Голевский вошел в гостиную. Там его ожидал незнакомый офицер. Золотистые адъютантские аксельбанты украшали ярко-голубой мундир. Офицер щелкнул каблуками – звякнули шпоры.
– Капитан Голевский?
– Да, это я… – кивнул капитан, а у самого сердце похолодело.
«А вдруг он по мою душу? Вдруг это арест?.. Да вроде не за что? И он без фельдъегерей или унтер-офицеров. Нет, это не похоже на арест. Так что это?..»
– Честь имею представиться, адъютант генерала Бенкендорфа, поручик Снетков.
– Чем обязан, поручик?..
– Вам письмо от его превосходительства, – жандарм торжественно вручил гвардейцу белый конверт. – Велено передать вам лично в руки. Честь имею!
Снетков козырнул. Голевский кивнул ему в ответ.
– Честь имею. До свидания, поручик…
Адъютант ушел, а Голевский облегченно вздохнул:
«Слава Богу, что это не взятие под стражу!»
Он спешно распечатал пакет, быстро пробежал глазами по строчкам…
Любезный Александр Дмитриевич, приглашаю Вас на аудиенцию ко мне во вторник, к 12 часам.
С уважением,
начальник III отделения собственной Его
императорского величества канцелярии
А. Х. Бенкендорф.
Голевский вздрогнул от неожиданности…
Бенкендорф Александр Христофорович? С какой стати он понадобился главному жандарму России?
Гвардеец хорошо знал генерала, какое-то время Голевский служил в Павлодарском пехотном полку под началом Бенкендорфа, прежде чем перейти в лейб-гвардии Московский полк (бывший Литовский). А после 14 декабря 1825-го года они оказались по разные стороны баррикад, бывший командир уже лично допрашивал Голевского в Следственном комитете. Правда, без особого пристрастия.