Убийца поневоле
Шрифт:
— А сколько вас там будет? — осторожно спросил он.
— Только я один. Работаю на себя. Мне не нравится с кем-то делиться.
Кажется, это ему тоже понравилось.
— Так я выхожу, — сказал он, — чтобы узнать, в чем все-таки дело.
Как только он положил трубку, я стал наблюдать за ним еще внимательнее, чем прежде. Он встал и прошел в дальнюю комнату, в спальню, где он прежде не появлялся. Подошел к стенному шкафу, на минуту задержался возле него и снова вышел. Он достал что-то из укромного места, потом сделал рукой движение, похожее на движение поршня, прежде
Как хорошо, что я не пошел в Лейксайд-парк за семьюдесятью долларами.
В квартире стало темно, и он вышел.
Я позвал Сэма.
— Я хочу, чтобы вы проделали для меня одну немного рискованную вещь. А может, и очень рискованную. Вы можете сломать ногу, или вас могут подстрелить, а то и вовсе угодить в полицию. Мы с вами уже десять лет, и я никогда не просил вас сделать что-либо, что могу сделать сам. Но сейчас я лишен возможности действовать лично, а дело не терпит отлагательства.
И я все растолковал ему.
— Выйдите через черный ход, перелезьте через забор и посмотрите, сможете ли вы подняться по пожарной лестнице в ту квартиру на четвертом этаже. Он оставил одно окно немного приоткрытым сверху.
— И что же я должен делать дальше?
— Ничего.
Полиция уже побывала там, и после нее уже ничего не найдешь.
— В квартире три комнаты, — продолжал я. — Я хочу, чтобы вы устроили там беспорядок, чтобы сразу было ясно, что кто-то там побывал. Загните край каждого ковра, сдвиньте с места все стулья и столы, оставьте открытой дверь туалета. Не пропускайте ни одной вещи. И смотрите вот на это. — Я снял свои ручные часы и надел их ему на руку. — У вас двадцать пять минут, считая от этого момента. Если вы управитесь за эти двадцать пять минут, вам ничего не грозит. Когда увидите, что они на исходе, уходите, уходите очень быстро.
— И спускаться тоже по наружной лестнице?
— Нет.
Он в возбуждении не запомнил, оставил окна открытыми или нет. А мне нужно, чтобы он опасался угрозы не с тыльной стороны дома, а с фасада. Чтобы мои окна не вызывали у него подозрений.
— Закроете плотно окна, выйдете через дверь и покинете дом через парадный ход. Проделать все надо быстро, ради вашей собственной безопасности.
— Я слишком доверчивый человек, — уныло сказал Сэм, но все-таки пошел.
Он вышел через наш черный ход, что как раз под моим окном, и начал карабкаться через забор. Если бы кто-нибудь окликнул его из какого-нибудь окна, я готов был сказать, что сам послал его за чем-то. Но никто его не заметил. Он лез через забор вполне сносно для человека его возраста. А он был уже далеко не молод. Даже когда он обнаружил, что пожарная лестница не достигает земли, он догадался подставить что-то. Наконец он забрался в квартиру, зажег свет и оглянулся на меня. Я помахал ему рукой, мол, действуй и не расслабляйся.
Я внимательно следил за ним. Теперь, когда он находился в нужной квартире, у меня не было никакой возможности его защитить. Даже Торвальд имел все основания пристрелить его — за взлом и незаконное проникновение в квартиру. А я должен был оставаться за сценой, как, впрочем, и поступал все это время. Мне оставалось только наблюдать, я не мог выступить вперед и заслонить его своим телом. Даже сыщики и те прикрывают тех, кто ведет наблюдение.
Сэм, наверное, ужасно нервничал, проделывая все это. А я, всего лишь наблюдая за ним, нервничал вдвое сильнее. Эти двадцать пять минут показались мне бесконечностью. Наконец он подошел к окну и плотно закрыл его. Свет погас, и он вышел. Он сумел справиться с заданием. Я с облегчением вздохнул. Все эти двадцать пять минут я сидел затаив дыхание.
Я услышал, как Сэм открывает ключом дверь со стороны улицы, и, когда он поднялся ко мне наверх, я поспешил его предупредить:
— Не зажигайте свет. Идите и сделайте себе двойной пунш с виски, а то вы такой бледный, каким я вас никогда не видел.
Торвальд вернулся из Лейксайд-парка через двадцать девять минут. Как же хрупок фундамент человеческой жизни. Вот уже виден финал этой длинной истории, и у меня появилась надежда. Я должен был позвонить ему вторично, прежде чем он успеет обнаружить в квартире беспорядок. Надо было точно рассчитать время, и я сидел с трубкой в руке, то набирая номер, то опуская трубку. Он вошел, когда я набирал двойку в номере 5–2114 и на этот раз не собирался прерывать свой звонок. Звонок зазвучал прежде, чем он поднял руку к выключателю.
И вот как все происходило дальше.
— Я полагал, что вы принесете деньги, а не револьвер, вот почему я не открылся вам.
Я увидел, как его сразу затрясло. Он все еще не догадывался о моем наблюдательном пункте.
— Я видел, как вы похлопали себя по тому месту под курткой, где он у вас находился, когда вы выходили на улицу.
Возможно, он и не делал этого, но все равно теперь не вспомнит, делал он так или нет. Вы тоже обычно поступаете так, если не привыкли к постоянному ношению оружия.
— Очень жаль, что вы напрасно сходили туда и обратно. А вот я, пока вы отсутствовали, не терял времени даром. Теперь я знаю больше, чем знал раньше.
Это была важная часть моего плана. Я поднял бинокль и практически видел его насквозь.
— Я обнаружил, где это спрятано. Вы знаете, что я имею в виду. Теперь мне все известно, потому что я побывал у вас, пока вы отсутствовали.
В ответ — ни слова. Только учащенное дыхание.
— Вы что, не верите мне? Тогда посмотрите вокруг. Положите на минуту трубку и убедитесь в правоте моих слов. Я нашел это.
Он положил трубку на стол, вошел в гостиную, включил свет и уставился на царивший там беспорядок, не фиксируя взгляд на чем-то определенном.
Он снова взял трубку и, зловеще ухмыляясь, изрек:
— Вы лжец.
Он положил трубку на рычаг аппарата. Я сделал то же.
Мой план не сработал. Ничего не получилось. Он не выдал своей тайны, как я надеялся. Но эти его слова: «Вы лжец» — были молчаливым признанием того, что то, что я ищу, находится где-то рядом, где-то в этом доме. И в таком надежном месте, что он мог не волноваться, ему не нужно было даже заглядывать туда, чтобы убедиться в этом.