Убийцы и маньяки
Шрифт:
Что делать? Бежать в полицию? Хлопот не оберешься. Оставить все как есть — могут быть неприятности. Не находя ответа, он обсуждал с коллегой все «за» и «против». Приятель, предложив свои услуги, пошел в ближайший полицейский участок. Там он объяснил, что его невиновный и не знающий как поступить сослуживец нашел в своем садовом домике принадлежащую бундесверу винтовку. Это сообщение полицейские передали дальше.
Во время обыска в садовом домике на Люнерштрассе особая полицейская группа обнаружила не только похищенную скорострельную винтовку, но и большое количество краденого, в том числе и с мест пожаров. К делу моментально подключилась специальная комиссия.
В садовом домике жил 19-летний подсобный рабочий Герберт Радвмахер, сводный брат мальчика, нашедшего винтовку. Он отсутствовал, и его местопребывание было неизвестно. Итак, найден след "Огненного дьявола"? Но никто не отваживался в это поверить. Все же за садовым домиком установили наблюдение.
Но Радемахер не показывался. Позже выяснилось, что его успела предупредить сестра Инге, и он сбежал. Однако намерение поступить в Иностранный легион, то есть последовать примеру многих заметавших следы преступников, не осуществилось.
Побег Радемахера закончился уже у Келя на Рейне. Вместо того, чтобы пересечь границу на поезде, он вышел в Келе "попрощаться с отцом Рейном". А при переходе границы вел себя так скованно и неуверенно, что пограничники почувствовали неладное и задержали его.
9 февраля, через 24 часа после побега Радемахера, сотрудники специальной комиссии Б приехали за ним в Кель. Радемахер не пытался изворачиваться и отрицать свои преступления. Еще в поезде по пути в Люнебург он полностью признал свою вину. Попутно Радемахер покаялся еще в дюжине преступлений, в которых уголовный розыск и не собирался его обвинять.
Будучи хвастливым и ограниченным человеком, он легко попался на удочку сотрудников полиции, беседовавших с ним «доверительно», с лицемерным восхищением. Казалось, что ему доставляет удовольствие доказывать сомневающимся следователям, какой он чертовски ловкий парень. По мнению уголовной полиции, некоторые взломы невозможно было совершить в одиночку, предполагали участие двух преступников. Радемахер опроверг приведенные аргументы.
Этот 19-летний преступник вовсе не соответствовал представлениям полиции, прессы и населения об "Огненном дьяволе". Он был ограниченным и довольно безразличным типом, и даже не подозревал об историческом характере и ценности подвигавшихся им зданий.
Процесс против Герберта Радемахера состоялся в июне 1960 г. в отделении по уголовным делам несовершеннолетних земельного суда Люнебурга. Прокурор д-р Финк на 122 страницах предъявил обвинение в 53 преступлениях и проступках, нарушающих, в общей сложности, 16 параграфов уголовного кодекса. Все они были совершены с мая 1959 по февраль 1960 г. Прокурор потребовал наказания отдельно за каждое преступление общим сроком в 163 года и 6 месяцев тюремного заключения.
Суд признал Радемахера виновным «только» в 48 случаях и приговорил как "особо опасного рецидивиста" к 15 годам тюрьмы. Оба — и обвиняемый и обвинитель — подали кассационную жалобу, которая была отклонена Верховным федеральным судом.
(Файкс Г. Полиция возвращается. Из истории уголовной полиции ФРГ. М, 1983)
"БОСТОНСКИЙ ДУШЕГУБ"
Серия убийств началась в четверг, 14 июня 1962 г., в день, когда первый американский космонавт под восторженные крики сотен тысяч бостонцев прибыл в свой родной город за почетной наградой аэроклуба Новой Англии. Среди тех, кто, выстроившись вдоль улиц, размахивал флажками и кричал "ура!", была и 55-летняя Анна Слезерс, работница фабрики декоративных тканей. После демонстрации в честь космонавта она сходила к себе домой на Гэйнсбороу-стрит, 77. Она жила там одиноко и замкнуто с тех пор, как рассталась со своим 25-летним сыном Юрисом, с которым у нее происходили постоянные ссоры.
В тот вечер Юрис собирался навестить свою мать, чтобы окончательно договориться о разделе совместно нажитого имущества. Все дальнейшее известно только с его слов и не подтверждено никем из свидетелей.
Около 19 часов Юрис Слезерс на своем купленном в рассрочку и еще не оплаченном подержанном автомобиле подъехал к дому матери, поднялся на третий этаж и постучал в дверь. Не получив ответа, он прижал ухо к замочной скважине и прислушался. Из квартиры не доносилось ни звука. Раздосадованный отсутствием матери, о встрече с которой он условился заранее, Юрис снова вышел на улицу и, сев в машину, стал наблюдать за подъездом. Тут он заметил, что к дому приставлена лестница. Он просидел в машине три четверти часа, выкурив за это время четырнадцать сигарет, окурки которых были позднее обнаружены полицией на мостовой.
В 19 часов 45 минут Юрис опять поднялся и постучал в квартиру, а когда и на этот раз никто не отозвался, отошел на несколько шагов и затем с разгона высадил дверь плечом. Стремительно влетев в переднюю, он наскочил на стул, непонятно зачем оказавшийся здесь. В обеих комнатах царил беспорядок: двери шкафов были раскрыты, ящики комодов выдвинуты, повсюду как попало валялись вещи. Все это вызвало у Юриса подозрение, что в отсутствие матери в квартиру по приставной лестнице забрался вор, который в поисках денег и драгоценностей перевернул все вверх дном.
Юрис, однако, не вызвал полицию и не обратился к соседям по дому, а продолжал почему-то искать свою мать, хотя считал, что ее нет в квартире. Он нашел ее на пороге двери из кухни в ванную. На ней был только голубой домашний халат, полы которого распахнулись обнажая ноги и низ живота. Пояс халата был затянут у нее на шее. Нагнувшись к матери, Юрис убедился, что она мертва.
По телефону он сообщил в полицию:
— Моя мать покончила самоубийством, повесилась на дверной ручке.
Так же представил он дело прибывшему через пять минут полицейскому патрулю и охотно объяснил мотивы самоубийства:
— Мы давно уже с ней не ладили, поэтому я три недели назад и переехал отсюда. Сегодня я хотел договориться с ней, чтобы она отдала мне ту мебель, за которую я сам платил. Должно быть, она так из-за этого расстроилась, что решила покончить с собой. Я считаю, что она сделала это с единственной целью — досадить мне, чтобы меня обвинили, будто это я довел ее до самоубийства!