Убийцы
Шрифт:
Плажо достал карандаш:
— Не могли бы вы сообщить мне имена пятерых ваших друзей?
— Разве это необходимо? Мосье Латий…
— Мосье Латия больше здесь нет, — резко перебил его Плажо.
— Очень хорошо, — отвечал Звойнич. И назвал поименно всех пятерых представителей региональных центров Интернационала нигилистов, в том числе единственную особу женского пола мадам Перлеско, более известную в нигилистских кругах как Роза Лихтенштейн.
— Ладно, — сказал Плажо, — но дать вам ответ сегодня я не могу.
Звойнич и не пытался скрыть охватившее его раздражение.
— Завтра, — буркнул он, — может быть уже
— Что ж, нам придется пойти на риск.
Звойнич с трудом поднялся со стула. Казалось, он думал, что производит большее впечатление, воздвигшись на все свои пять футов и восемь дюймов. [2]
— Вы еще молоды, — мрачно объявил он. — Любого, кто в молодости достигает поста начальника управления, принято считать подающим надежды. Но собственная ваша близорукость может погубить вашу карьеру.
2
Фут— мера длины, равна примерно 30,5 см; в одном футе двенадцать дюймов.
— Знаете, что я думаю? — ответил Плажо. — Я думаю, вам следует обратиться к врачу.
— Вот как? Не пришлось бы вам самому вскоре стать объектом внимания врачей.
— Вы угрожаете мне?
— Я угрожаю каждому, кто встает на моем пути.
Сунув под мышку жалкий чемоданчик, старик взял в каждую руку по палке и заковылял к двери.
— Вам будет небезынтересно знать, — прошептал он, что имам Хеджаза прибывает рейсом «Эр Франс» номер сто семьдесят восемь из Багдада в семь часов сорок восемь минут утра в среду. Он остановится в отеле «Рафаэль». Уезжает в Марсель в воскресенье «Голубым экспрессом». Охраняйте его хорошенько.
Старик ушел. Плажо раздраженно погасил сигарету и вызвал свою секретаршу, мадемуазель Пельбек. Она тотчас вошла в кабинет. Мадемуазель Пельбек была одной из тех преданных службе сотрудниц, без которых немыслимы французские министерства — они всегда ходят взад-вперед с какими-то бумагами и вечно что-нибудь штемпелюют. С пояса ее свисали на цепочке ножницы. Блузка, сшитая собственными руками, была настолько мешковата, что из-под нее вечно виднелась бретелька бюстгальтера, скрепленная с бретелькой комбинации гигантской булавкой. Волосы ее были рыжими, рот непрерывно дергался, брови отсутствовали напрочь.
— Вы звонили! — объявила мадемуазель Пельбек, слова ее звучали как обвинение.
Она проработала с мосье Латием восемь лет и была возмущена его уходом на пенсию.
— Мадемуазель Пельбек, — спросил Плажо, — что вам известно о человеке по фамилии Звойнич, который именует себя нигилистом?
Мадемуазель Пельбек насторожилась и ответила, тщательно обдумывая слова:
— Мне известно, что мосье Латий считал его весьма опасной личностью.
— Почему же его не депортировали, если он так опасен?
— О господи, да ведь… — вырвалось у мадемуазель Пельбек, но она тут же взяла себя в руки. — Хотя мосье Латий и считал его опасным, но все же не таким опасным, как считал себя сам Звойнич, если вы понимаете, что я имею в виду.
— Честно говоря, не понимаю. И после первой встречи я счел его безобидным чудаком.
— То есть вы не намерены отправить его на Корсику? — в ужасе спросила мадемуазель Пельбек.
— Да с какой стати?
— Видите ли, он никогда
— Безусловно, — сухо буркнул Плажо. — Я нахожу их абсолютно безобидными.
— Можно ли кого-нибудь из нас считать абсолютно безобидным? — спросила мадемуазель Пельбек. — Они никогда не убивали во Франции, это верно, но в Македонии у них ужасная репутация.
— Откуда вам это известно?
— Мне говорил мосье Латий.
— Никаких свидетельств тому я в досье не нашел, хмыкнул Плажо.
— Мосье Латий не стал бы выдумывать подобные вещи. Зачем ему?
— Н-да, интересно. Вы свободны, мадемуазель Пельбек.
Она с достоинством удалилась, бормоча что-то о выскочках и неблагодарных.
Плажо глядел в окно, за которым угасал летний день. Затем позвонил коллеге из другого управления Сюртэ, и в ответ на его вопрос о приезде имама коллега сообщил, что венценосец прибывает рейсом двести шестьдесят четыре компании «Эр Франс» из Женевы в девять часов двенадцать минут утра в среду и остановится в официальной резиденции гостей президента республики. Мрачно улыбаясь, Плажо повесил трубку. Он уже был готов напрочь выбросить из головы всю эту историю, как зазвонил телефон. Коллега сообщил, что неточно информировал Плажо: имам остановится не в Елисейском дворце, а в отеле «Рафаэль».
Плажо выругался.
— Но скажите, — спросил он, — имам действительно прибывает из Женевы, а не из Багдада?
— Информацию о его прилете я дал вам совершенно точную.
— Куда же направится имам из Парижа?
— В Монте-Карло.
— А не в Марсель?
— Нет, нет, Монте-Карло. Цель визита имама во Францию улучшить жизнь своего угнетенного народа, но сам он несметно богат и обожает азартные игры.
Плажо улыбнулся.
— Я полагаю, — добавил он, — имам летит до Ниццы самолетом, а далее проследует автомобилем.
— Нет, — отвечал голос в трубке. — Ему заказаны места на «Голубой экспресс», которым он и проделает весь путь.
— Вот как? Спасибо. — Плажо повесил трубку и задумался.
Два из сообщенных стариком фактов подтвердились, два — нет. Долг полицейского — подозревать. И тем не менее всегда легче подозревать того, кто старается отвести от себя подозрение, чем другого, пытающегося его на себя навлечь. Какой будет ужас, если имам и в самом деле погибнет, разорванный в клочья традиционным букетом цветов, таившим в благоуханной сердцевине своей адскую машину. Случись такое, на совести Плажо останется несмываемое пятно, он никогда больше не сможет смотреть в глаза мадемуазель Пельбек, это уж точно. Чертов Звойнич! При всей его неуклюжести знал, что делает, — вон какие сомнения посеял. Умудрился показать себя чуть-чуть чересчур зловещим, как раз чтобы не выглядеть смешным, и недостаточно смешным, чтоб показаться безобидным. Плажо потребовал досье людей, которых Звойнич указал как сообщников. Досье оказались на удивление однообразными. У каждого куча кличек.