Убийство на Кукуц-Мукуц-стрит
Шрифт:
– Нет ли, нет ли, – передразнила вдова, – Как не быть, есть. Полно. Целых два: Синий Гольф и Свирепый Гена.
Холмс обернулся к Лестрейду.
– Я думаю, инспектор, что человек, которого мы ищем, либо уже посетил, либо в ближайшие часы посетит оба маяка. Во всяком случае, на обоих надо немедленно организовать засады. Если мы, конечно, не опоздали.
– Вы пойдете со мной? – осведомился Лестрейд, который в решительные минуты терял весь полицейский гонор, не задавал лишних вопросов, а был собран и деловит.
– Да, инспектор… Впрочем, нет. Нет. – Холмс переступил через труп, подошел к одной из стен комнаты и обратил мое внимание на старинную, побледневшую от времени гравюру. – Уотсон, вы знаете название цветка, который изображен здесь с такой умеренностью и аккуратностью?
– Я совершенно туп в ботанике, милый Холмс, – ответил я, – почти так же, как вы тупы в филателии. Не узнать штемпель итальянской почты! Увы, дорогой, Холмс, вы иногда
– Успокойтесь, милый доктор. Да будет вам известно, что этот цветок называется нарцисс. Между сэром Исааком и Майклом Джексоном все же существовала какая-то тайная связь… Именно ее я и постараюсь обнаружить. Значит так, Лестрейд, вы берете бригаду полисменов и устраиваете засаду в двух маяках. О результатах телеграфируйте на Бейкер-стрит, если вас, конечно, не прирежут. Вы, Уотсон, отправляйтесь домой, курите сигару и ждите сообщений. Только не пожрите, ради Бога, всю ветчину. А мне придется провести ночь в тех ужасных притонах, завсегдатаи которых знают много гитик из жизни лондонского уголовного мира. Там мне придется и отужинать, но, Господи, чем?!
Вареными раками, сельдереем, спаржой, крольчатиной… Кстати, миссис Джексон, эта гравюра давно в вашем доме?
– Это любимая гравюра моего покойного мужа, – зашлась слезами вдова.
– Спасибо. До свидания, миссис Джексон. До свидания, господа. Нам предстоит тяжелая (нелегкая, трудная) ночь.
– В путь! – сказал Лестрейд. – Черта с два от меня уйдет это чучело, если вы, Холмс, по обыкновению ничего не напутали.
Холмс был очень прозорлив, предупреждая меня насчет ветчины. Бессонная ночь в ожидании визита или телеграммы – это бессонная ночь, и трудно провести ее, не прикладываясь время от времени к рюмочке и буфету. До двух часов пополуночи я хранил завет Холмса и не прикладывался к вожделенной ветчине, пользуясь рябчиком и тушкой тунца. Но когда тушка иссякла, я, заранее извиняясь перед своим великим другом, обратил-таки сначала взор, а потом и зуб на ветчину. Именно в это время рассыльный принес записку от Лестрейда: на маяке Синий Гольф незнакомец побывал раньше полиции – ищейки Скотлэнд-Ярда обнаружили разрытую землю, раскуроченный фонарь, разломанную лестницу и несколько трупов неосторожно оказавшихся поблизости моряков, крестьян и сквайров. Все они были убиты ударом ножа под правое ухо, счетом их было семь. Мне стало отчетливо тревожно. За окном шелестел дождь, фонари едва светили, редко-редко проносился торопливый кэб. С первого этажа доносилось беспокойное покашливание миссис Хадсон. Выли псы. Я доел ветчину, принялся за печенку. Бутылка виски была пуста, как душа проститутки. Я вдруг мучительно захотел творога, и уже собирался звонить миссис Хадсон, как заскрипела входная дверь, застонали ступени и в гостиную вошел Холмс – весь в комьях грязи и брызгах дождя.
– Милый Холмс, милый Холмс, – только и пролепетал я.
– Минуточку, Уотсон, дайте согреться, отдышаться и перекусить. Я вижу, что ветчину вы съели часа полтора назад.
– Как вы догадались?
– Элементарно. Именно полтора часа назад вы очень близко подходили к свече и волновали пламя. Я сужу по тому, как именно свеча оплыла… А что бы вам еще делать у свечи, как не разворачивать ветчину?
– Вы абсолютно правы! Но, дорогой Холмс, я с нетерпением жду рассказа о ваших похождениях.
– Не волнуйтесь, милый Уотсон, не волнуйтесь, – сказал Холмс, принимаясь за сырокопченую колбасу, – Что же, укоптилась она отнюдь не отвратительно… Да, я пошел в грязные забегаловки Вест-Лондона, чтобы разузнать, каким образом и когда в преступном мире города возникал этот символ – нарцисс. Чей это знак? Я вам рассказывал, в этих притонах есть три-четыре человека – прямо-таки ходячие энциклопедии преступной жизни. Развязать им язык бывает не просто, но мой природный артистизм, незаурядный ум и пара трубок опиума сделали свое дело. Один из этих стариков, Бэн Дуглас, поведал мне, что цветок нарцисса был знаком принадлежности к крупному преступному клану, который возглавлял легендарный мистер ъ – человек, о личности которого и сейчас еще никто ничего не может толком сказать. Мне, признаться, ни разу не доводилось сталкиваться с кланом мистера ъ, до меня доносились иногда разного рода слухи, но совершенно невозможно было отличить правду от вымысла. Преступный мир склонен мифологизировать своих героев, и согласно одному на мифов мистера ъ никто никогда не видел, хотя я по размаху злодеяний, он, пожалуй, мог сравниться с самим профессором Мориарти. Лет десять назад клан перестал существовать: главным образом потому, что мистер ъ умер. Бэн Дуглас поведал такую легенду: у ъ остались несметные сокровища – десятка полтора алмазов таких размеров, каких попросту и не бывает. Говорят, он хотел оставить их своим детям – сыну и дочери – которые даже и не знали, кем на самом деле был их отец. На сокровище претендовал и второй сын мистера ъ, с которым отец находился в отношениях откровенной вражды: чего-то они крупно не поделили по своей бандитско линии. Говорят даже, что именно сын отравил мистера ъ, во что я лично слабо верю: зачем убивать, не зная, где спрятаны алмазы? Так или иначе, отец схоронил алмазы в тайнике, а шифр и план, указывающий на положение этого тайника, поделил между двумя надежными людьми, которые друг друга не знали. Легенда гласит, что клад зарыт около маяка. Каково, Уотсон? Сын ъ некоторое время провел в Лондоне, но потом был вынужден быстро уехать: предал сообщников или что-то в этом роде, в общем, ему грозила смерть… И самое главное: братья – близнецы… Что вы смотрите на меня, как баран, Уотсон? Зная ваши затруднения с умственной деятельностью, я постараюсь все разжевать как следует… Вообразите, что мистер ъ – отец Элизабет и Исаака Нэдлина. Вообразили? Брат Исаака, о котором последний, заметьте, никогда не знал или просто не помнит, приезжает десять лет спустя в Лондон – все с той же целью, найти алмазы. Мы не можем узнать, как ему стало известно, что половина шифра – у Элизабет, мы также не знаем, как он вышел на Майкла Джексона. Так или иначе, это случилось. Элизабет, надо полагать, не захотела отдавать сувенир вдруг появившемуся брату, собиралась рассказать все Исааку (помните ее фразу: «Мне нужно с тобой поговорить»?) и была в этот момент настигнута убийцей, который, конечно, легко подкупил горничную, знаем мы этих горничных, и который счел, что единственный свидетель находится в обмороке, и не стал от него избавляться. Или даже понадеялся, что на сэра Исаака падет подозрение, которое нервнобольному будет очень трудно опровергнуть. Получилось даже еще лучше: сэр Исаак сам взял на себя вину, увидев, как двойник убивает сестру… Но сэр Исаак был убежден, что двойник – это он сам и есть… Уотсон, вы в состоянии следить за моей мыслью?
– О, да.
– В таком случае, поделитесь со мной сыром, который вы с таким энтузиазмом истребляете, и слушайте дальше. Спасибо, Ошибки преступника в том, что он не оставил ножа на месте первого убийства, а второе совершил точно таким же характерным ударом. А то, что мы в обоих случаях узнали о похищении безделушек – это, право же, только везение или выдумка, удобная для сюжета рассказа. Завладев медальоном, преступник узнает, что клад или то, что он считает кладом, находится на маяке с инициалами «С. Г#». И если мы с вами в течение трех секунд узнали о существовании двух таких маяков, то преступник сделал это еще быстрее.
– Вот записка от Лестрейда: на «Синем Гольфе» он уже был.
– Холмс повертел записку в руках, понюхал, попробовал на вкус.
– У рассыльного, который доставил ее сюда, явные признаки холецистита. Но нам это ни о чем не говорит. Интересно, удовлетворил «Синий Гольф» третьего Нэдлина или нет? Знаете, Уотсон, эта проклятая оглобля, упавшая мне на голову, сильно нам навредила. У меня ведь была просто блестящая идея, но я никак не могу ее вспомнить! На лестнице шаги, Уотсон. Ба, да это Лестрейд! Лестрейд, хотите сыру?
Лестрейд выглядел так, будто его в течение часа валяли в грязи. Костюм его был ужасен, исцарапанное лицо с трудом оживляли красные от бессонницы глаза.
– Ну его к черту, ваш сыр, мистер Холмс! Я – с маяка «Свирепый Гена». Час назад туда заявился человек в плаще с капюшоном. Лица не видел, сразу предупреждаю. Ростом невысокий, но какой ловкий, черт. Нас было четверо: я и трое высококлассных полисменов. Рейджер Бикс – чемпион Лондона по боксу! И что же? А то что через несколько минут три полисмена, в том числе чемпион Лондона, были отправлены к чертовой бабушке, то есть прямиком на тот свет, я уцелел по счастливой случайности, потерял сознание, а, очнувшись, увидел, что «Свирепый Гена» разнесен так же, как и «Синий Гольф»! Мне страшно стыдно, господа, это первый случай в моей практике, но я упустил преступника… И жив-то я, думаю, только потому, что Уотсону не хочется терять персонажа, в лице которого он из рассказа в рассказ издевается над Скотлэнд-Ярдом…
– И мы снова не знаем результатов его поисков, – воскликнул Холмс, – Ах, если бы я мог вспомнить, о чем я думал, прежде чем вы, Лестрейд, вошли сюда в прошлый раз и прежде чем меня шарахнула по башке окаянная балясина! Голова, господа, мое слабое место…
Холмс нервно ходил по гостиной, через раз попадая в рот трубкой, а через раз не попадая. Лестрейд ухватил сыр и взволнованно жевал. Мне захотелось огурца.
– Что же делать, господа? – возопил инспектор.
– Прежде всего – принять меры к задержанию преступника, – сообщил Холмс, продолжая метаться по комнате. – Дайте распоряжение, Лестрейд, чтобы фотография сэра Исаака Нэдлина была разослана по всем портам и полицейским управлениям.