Убийство на поле для гольфа
Шрифт:
– Рано или поздно правда все равно выйдет наружу, мадам! Наберитесь мужества и расскажите ему все.
С тяжелым сердцем мадам Рено согласилась, и Жак Рено узнал из ее уст о том, что отец, которого он так горячо любил, всю жизнь скрывался от правосудия.
Пуаро предупредил вопрос, готовый сорваться с губ Жака Рено.
– Не беспокойтесь, мосье Жак. Никто ничего не узнает. Насколько я понимаю, я не обязан
Разумеется, в деле Рено оставалось много загадок, которые ставили полицию в тупик, но Пуаро ухитрился так правдоподобно разъяснить их, что все сомнения понемногу рассеялись.
Вскоре после того, как мы вернулись в Лондон, я заметил, что каминную доску в комнате Пуаро украшает превосходно выполненная фигурка английской гончей. В ответ на мой вопросительный взгляд Пуаро кивнул:
– Mais, oui! [92] Я получил свои пятьсот франков! Великолепный пес, правда? Я назвал его Жиро!
92
Ну да, конечно (фр.).
Несколько дней спустя нас посетил Жак Рено. Лицо его выражало решимость.
– Мосье Пуаро, я пришел проститься. Срочно отплываю в Южную Америку. Мой отец вложил в местную промышленность крупный капитал. Думаю начать новую жизнь.
– Вы едете один, мосье Жак?
– Со мною матушка и Стонор в качестве секретаря. Он любит колесить по свету.
– И больше никто?
Жак вспыхнул.
– Вы говорите о?..
– О девушке, которая столь преданно любит вас, что готова была отдать за вас жизнь.
– Разве я смею просить ее? – пробормотал молодой человек. – После всего, что было, мог ли я прийти к ней и… Боже мой, ну что я ей скажу? Мне нет оправдания!
– Les femmes [93] … У них на этот счет удивительный талант – они могут найти оправдание чему угодно.
– Да, но… я вел себя как последний болван!
– Мы все порой совершаем
Лицо Жака сделалось жестким.
– Тут совсем другое. Я – сын своего отца. Разве кто-нибудь, узнав об этом, согласится связать со мною свою жизнь?
93
Женщины… (фр.)
– Да, вы – сын своего отца. Гастингс может подтвердить, что я верю в наследственность…
– Ну вот, видите…
– Нет, минутку. Я знаю одну женщину редкого мужества и выдержки, способную на великое чувство, готовую ради этого чувства пожертвовать собою…
Жак поднял взгляд. Лицо его просветлело:
– Моя матушка!
– Да. И вы – ее сын. Поэтому идите к мадемуазель Белле. Скажите ей все. Ничего не таите. Увидите, что она вам ответит!
Жак явно колебался.
– Идите к ней, идите не как мальчик, а как мужчина. Да, над вами тяготеет проклятье прошлого, но удары судьбы вас не сломили, и вы с надеждой и верой вступаете в новую и, несомненно, прекрасную пору жизни. Просите мадемуазель Беллу разделить с вами эту жизнь. Вы любите друг друга, хотя, возможно, еще не осознаете этого. Вы подвергли свое чувство жестокому испытанию, и оно его выдержало. Ведь вы оба готовы были отдать жизнь друг за друга.
А что же капитан Артур Гастингс, смиренный автор этих записок?
Ходят слухи, что он вместе с семейством Рено обосновался на ранчо за океаном. Но чтобы достойно завершить это повествование, хочу вспомнить одно прекрасное утро в саду виллы «Женевьева».
– Я не могу называть вас Белла, – сказал я, – ибо это имя вашей сестры. А Далси звучит как-то непривычно. Так что уж пусть будет Сандрильона. Помнится, она выходит замуж за принца. Я не принц, но…
Она перебила меня:
– А помните, что Сандрильона ему говорит? «Я не могу стать принцессой, ведь я Золушка, бедная служанка…»
– Тут принц ее перебивает… – пустился я импровизировать. – Известно ли вам, что было дальше?
– Хотелось бы знать!
– «Черт побери», – говорит принц и целует Золушку!
Я так вошел в роль принца, что немедленно последовал его примеру.