Убийство русалки
Шрифт:
– Что? – повторила София. Она, похоже, была еще пьянее своего посетителя.
– Проклятье, – пробормотала Молли и сбежала по лестнице на улицу.
Молли искала глазами светлые волосы Анны, обычно собранные в пучок.
Еще она искала поэта. Андерсена. Но на улице было много людей, даже поздним вечером. В этой части города никогда не бывает тихо. В темноте было сложно кого-то узнать. Она пробежала мимо попрошайки без рук, мимо харчевни, в которой была драка, и молодой человек кричал, потому что ему сломали нос. Пекарь переворачивал баранки на вертеле. За его спиной загорелась бочка с коньяком. Старик кричал на уродца, который стащил его часы. Ревела корова. Молли свернула на улицу
7
Вингордстреде – «переулок виноделен». По соседству с улицей Улькегаде, известной своими домами терпимости, располагались улицы, где производили и продавали горячительные напитки.
Она увидела впереди сторожа и подбежала к нему.
Он выглядел занятым и усталым, но все же быстро кивнул ей, а когда понял, что она проститутка, прибавил шаг.
– Вы должны мне помочь, – взмолилась Молли.
– Прочь, девка, я иду на улицу Адмиралгаде [8] , там человек повесился.
– Я не знаю, я… Моя сестра пропала, она… Она исчезла с мужчиной. Со странным мужчиной.
– Здесь таких много. Она тоже публичная дама, как и вы?
– Да, да, но она не такая, как…
8
Адмиралгаде – «адмиральская улица». Район, где происходят события романа, был раньше заселен офицерами и матросами Датского Королевского флота.
– Ну, значит, она объявится, когда разойдутся мужчины.
– Нет, я чувствую…
Но сторож быстро исчез за повозкой с зловонными воловьими шкурами.
– Анна, – крикнула она, заметив светлые волосы, мелькнувшие в маленьком проулке за гостиницей «Дю Норд». – Анна!
Проулок был весь заставлен деревянными ящиками, бревнами и бочками. Кто-то оставил здесь сломанную повозку. В проулке не было фонарей, пробивался только тусклый свет из окон. Она пошла дальше. В темноте Молли различила несколько пар обнимающихся людей, возбужденные лица, голые груди и плечи, волосатые ягодицы, мужчин, скрытых под женскими юбками.
Она заметила мужчину в черном пальто, склоненного над зеленым платьем.
– Анна? – вскрикнула она и оттолкнула мужчину, чтобы можно было разглядеть женщину.
– Иди отсюда, сука, – говорит мужчина. У него кроваво-красные зубы.
Женщина посмотрела на Молли. Это была не Анна.
Молли попятилась и выбежала из проулка. Она пыталась увидеть что-то поверх движущейся толпы, вслушивалась в гудящий хаос города. Ворота города запирались на ночь. Копенгаген был тюрьмой. Без нужных документов нет ни выхода, ни входа.
А Анну найти невозможно. Здесь слишком много проулков, подвалов, задних дворов, проспектов и улиц, где она могла исчезнуть. Это совсем не то, что дома в Онсевиге, где нет ни одной мощеной улицы, а трактиры закрываются до захода солнца. И где все знают, кто куда идет. Она вспомнила о Крошке Мари и поспешила обратно. Вниз по Улькегаде, вверх по лестнице, мимо Софии и солдата.
Девочка крепко спала. Хорошо. Она так спокойно и беззаботно посапывала, не подозревая об исчезновении матери. В животе что-то будто переворачивалось от тревоги. Что-то не так. Анна никогда бы не забыла о Мари, о Молли. Она никогда бы не вышла на улицу в такой час, даже чтобы найти еще одного клиента, покурить табаку или выпить. К тому же София увидела бы Анну и поэта, если бы они прошли мимо нее.
Но
Одна из трех коров в хлеву устало и равнодушно смотрела на Молли. Передняя загородка открыта. Подъемником, по которому господин Мюллер поднимал и опускал коров, недавно пользовались. Молли увидела, что большой крюк не поднят, как обычно. Молли прошла мимо коров к открытой загородке. Внизу, на тросах, висел крюк с привязанным к нему кожаным ремнем, который господин Мюллер использовал, чтобы обвязывать коров, когда их нужно опустить или поднять для забоя, продажи или обмена на клочок земли в Амагере. Это он, поэт Андерсен, спустил Анну вниз? Нет, это невозможно, зачем кому-то похищать Анну? Молли обернулась и заметила следы в свалянном сене. Она узнала их, это были те две полосы, которые оставались на грязном полу кухни, когда они с Анной, еще будучи детьми, тащили своего мертвецки пьяного отца в кровать.
И тут ее осенило. Как будто ее сердце сжала чья-то крепкая рука. Что случилось что-то ужасное. Страшное преступление, во время которого Анну тащили по полу хлева.
Что Анна мертва. Что мама Мари мертва.
Что единственная надежда Молли испарилась, как дым.
Глава 3
Чего-то не хватало.
Это было первое, о чем подумала Анна, когда проснулась. Потом она ощутила пульсирующую боль в голове. Кровь давила изнутри на глаза и горло.
Она думала, что лежит, но когда она открыла глаза, все перевернулось. Оказалось, что она висит вниз головой, раскачиваясь из стороны в сторону, как язык церковного колокола. Руки у нее были связаны за спиной, крепко, так что плечи почти вывихнуты. Все тело изнывало от боли, его так и разрывало на части. Анна попробовала позвать на помощь, но звук утонул в куске ткани, который кто-то засунул ей в рот и обвязал вокруг шеи. Она попробовала еще раз, так громко, как только могла.
Комната длинная. Потолки высокие. Под потолком привязана веревка – та, на которой она висит вниз головой. Кругом стоят бочки и мешки. Перед ней открытые ворота, большая дверь, через которую видно темно-синее небо и свет звезд. Она ощущала запах моря, поблескивающего в лунном свете, и видела большой корабль с поднятыми парусами.
Она замерзала, несмотря на теплую погоду конца лета.
Кто-то поднимался по лестнице.
Силуэт в ночном свете над водой.
Это была женщина, которая приходила к Анне. Она так красива, так изящна, в руке у нее фарфоровое блюдо с изящным голубым узором. На блюде два узких ножа, вроде тех, которыми пользуются мясники, разрезая большие ломти на куски поменьше. Эти ножи не подходили этой женщине, ее легкому летнему платью, нежному взгляду. Она села перед Анной и посмотрела ей прямо в глаза.
– Вам будет чудесно. Вы будете первой. Так и говорит Шнайдер, мы сами должны формировать мир, – шепнула женщина, лаская рукой грудь Анны.
Анна попыталась понять. Она знать не знала этого Шнайдера, она просто хотела попросить сохранить ей жизнь ради ее дочери. Но она могла издавать только отчаянные звуки, тонущие в ткани во рту. Женщина сделала глубокий вдох, выбрала нож и встала. Анна попыталась вырваться, но это оказалось невозможным. Она почувствовала, как болезненно застонала ее кожа и как кричала изнутри плоть. Женщина еще глубже вонзила нож в тело Анны, прямо возле груди. Она попыталась посмотреть вниз, то есть вверх, на свое тело, но кровь залила ее лицо.