Убийство в стиле ретро
Шрифт:
– Фамилия известная, – хмуро кивнул бабусин сын. – Это ты Цаплю защищал? И Германа?
Петр не ответил, только с достоинством кивнул, а Эдуард Петрович продолжил:
– И зачем матушка тебя наняла, такого ушлого?
– Она оставила завещание…
– Понятно. Только для этого достаточно нотариуса, зачем ей понадобился видный столичный адвокат?
– Элеонора Георгиевна наняла меня на тот случай, если вы надумаете его опротестовать.
– Я? – сощурился Эдуард.
– Не вы лично. Вас она как раз и не имела в виду… – Адвокат строго сжал губы, став сразу серьезнее и старше. – Другие
Аня обалдела. Другие? Значит, кроме Эдуарда Петровича есть еще кто-то?
– И кому же матушка завещала свое добро? – хмыкнул Эдуард.
– Я зачитаю завещание завтра в два часа дня в своей конторе, – он протянул ему визитку с вензелями, – здесь указан адрес и телефон. Так что милости прошу.
– А остальные знают?
– Моя секретарша сегодня обзвонит всех членов семьи, указанных в завещании. Кто пожелает, придет… – И тут он впервые посмотрел на Аню. – Вас, Анна Вячеславовна, я так же прошу явиться, и вам Элеонора Георгиевна кое-что оставила.
После этих слов красавец адвокат протянул еще одну визитку, на этот раз Ане, улыбнулся и, вежливо попрощавшись, удалился. Эдуард Петрович проводил его задумчивым взглядом, потом встряхнулся и спросил:
– До дома подбросить?
– Я еще посижу тут… – Аня опустила глаза и почти беззвучно добавила: – С бабусей…
– Замерзнешь, дурочка.
– Я не долго.
Он сокрушенно покачал головой – не ясно, осуждающе или сочувствственно, – а затем ушел, даже ни разу не оглянувшись.
Оставшись одна, Аня облегченно вздохнула (как бы ни был к ней добр грозный дядька Эдуард, а все равно в его присутствии она зажималась), подошла к могиле, присела рядом с ней на корточки, вынула из кармана банку вареной сгущенки, поставила ее рядом с венком и, не медля более ни секунды, побежала в сторону ворот – через десять минут от них отходил льготный автобус.
День четвертый
Ева влетела в кабинет адвоката, когда все были в сборе. Что ж, именно этого она и хотела – так приятно осознавать, что тебя ждут сразу несколько человек!
– Я не опоздала? – холодно спросила она, оглядывая присутствующих.
– Опоздали, – сухо ответил какой-то незнакомый красавчик в отличном костюме от «Армани». – Ждем только вас.
– А вы, собственно, кто?
– Я, собственно, адвокат Моисеев. Петр Алексеевич. – Он указал Еве на кресло. – Прошу садиться.
«Ну ни фига себе! – мысленно поразилась Ева. – Какие нынче адвокаты пошли хорошенькие! Такого бы на обложку журнала, а не в зал суда. Одни глаза чего стоят, не говоря уже о фигуре… – Она окинула парня с головы до ног. – Интересно, а без одежды он так же хорош?»
– Садитесь, пожалуйста, – повторил свою просьбу душка-адвокат и вновь указал на кресло.
Ева криво улыбнулась, небрежно скинула с плеч свое шиншилловое манто, бросила его на спинку кресла и грациозно села, стараясь закинуть ногу на ногу таким образом, чтобы милашке-юристу хорошо было видно ее бедро. Приняв удобное положение, Ева огляделась по сторонам.
В полуметре от нее сидел Дусик, такой же бледный и помятый, как и позавчера, но зато при параде – в кожаном костюме и в жабо. Чуть дальше на диване, выпятив свой жирный живот, развалился ее папашка. За те годы, что она его не видела, он набрал килограмм пятьдесят, но при этом похорошел, стал благороднее (большие бабки, как известно, облагораживают внешность) и преступником, коим он являлся, совсем не выглядел. На соседнем с диваном кресле примостилась старая беда Лизавета Петровна Голицына, распространяя вокруг себя запах тухлых духов и нафталина. Эта на кой черт притащилась – неясно, родственницей она не была, близким человеком тем более: Ева помнила, как бабка чихвостила свою старинную приятельницу, обзывая ее голозадой выскочкой и старой пердушкой…
А это что за чудо-юдо? Ева даже сдавленно хохотнула, разглядев еще одного персонажа – зачуханную девицу в каком-то тряпье, что застыла в позе провинившейся школьницы на стульчике рядом с дверью. Ева и не предполагала, что в столице еще есть люди, которые носят такие пальто. И ладно бы старуха какая-нибудь, той лишь бы не замерзнуть, но чтоб молодая девка… А сапоги! Боже, они же из обивочного дерматина…
Пока Ева разглядывала прикид незнакомки, душка-адвокат достал из стола кожаную папку, вынул из нее несколько листов, аккуратно положил их перед собой и хорошо поставленным голосом начал читать:
– «Я, Новицкая Элеонора Георгиевна, находясь в здравом уме и твердой памяти…»
– Эй, погодите, – оборвал его Эдуард Петрович. – Мы что, без Ленки начнем?
– Без какой Ленки? – тут же встрял Дусик.
– Без Елены Бергман, моей сестры.
– Елена Бергман твоя сестра? – не поверил он.
– И твоя тетя.
– Та самая? Из телевизора? Ну ни фига себе! – Дусик обернулся к Еве и возбужденно воскликнул: – Однако в нашей семье не один я в звезды выбился! Прикинь, да?
– Так что там с Еленой? – проигнорировав вопли сына, поинтересовался Эдуард Петрович.
– Она не придет, – ответил адвокат. – Так что…
– А Сергей? – не отставал папашка.
– Сергей Отрадов обещал прийти, но что-то задерживается, а так как Элеонора Георгиевна его в завещании не упомянула, то мы его не ждем…
Не успел Петр закончить фразу, как дверь отворилась, и на пороге кабинета показался высокий статный старик с копной седых волнистых волос и полными, совсем молодыми губами.
– Я опоздал, – сказал он, просачиваясь в кабинет, – извините…
– Ничего страшного, – заверил его адвокат, – я еще не начал…
Старик кивнул, быстро разоблачился, пристроив свое поношенное пальто на вешалку, и притулился на стул рядом с неизвестной одяжкой. Как только он устроился, адвокат начал зачитывать завещание по новой:
– «Итак, находясь в здравом уме и твердой памяти, я, Элеонора Георгиевна Новицкая, завещаю… Моему дорогому сыну Эдуарду, с которым я поступила несправедливо и у которого я искренне прошу прощения, я завещаю книгу „Декамерон“, коей он зачитывался в детстве и которую я запрещала ему читать по причине ее дурного содержания. Теперь можно, читай, сынок, на здоровье! Моей дочери Елене, которой я, как она думает, разбила жизнь, я завещаю свои наручные часики, она очень любила их примерять, будучи девочкой. Они и сейчас как новые, только их надо починить. Храни их, доченька, да не поминай лихом… Дорогой внучке Ефросинье…»