Убийство в запертой комнате
Шрифт:
— Домой?
Тедди опять кивнула.
— А что дома?
Тедди многозначительно промолчала.
— Придется немного повременить, — сказал муж. — Меня ждет небольшое самоубийство. Надо разобраться.
Он нажал кнопку лифта.
— Я вел себя как осел, да?
Тедди отрицательно покачала головой.
— Просто я очень разволновался. Из-за тебя и из-за ребенка. — Он помолчал. — Но у меня есть идея. Во-первых, чтобы показать, как я люблю мою драгоценную супругу, плодовитее которой не сыскать во всем городе…
Тедди широко улыбнулась.
— …я предлагаю немного, выпить. За тебя и за ребенка. — Он обнял ее. — За тебя, потому
Тедди радостно закивала.
— А потом домой. Пристойно ли беременной женщине заниматься любовью?
Тедди выразительно закивала, показывая, что это не только пристойно, но в высшей степени нравственно и вообще просто необходимо.
— Я люблю тебя, — хрипло проговорил Карелла. — Ты об этом знаешь?
Она знала. Она молчала. Она молчала бы, даже если могла бы говорить. Она взглянула на него влажными глазами, а он сказал:
— Я люблю тебя больше жизни.
Глава 3
На территории 87-го участка жили девяносто тысяч человек.
Начинался он у реки Гарб, а кончался у Гровер-парка, недалеко от которого и находилась полиция. Вдоль реки тянулось шоссе, за ним шла первая улица, Силвермайн-роуд, в высотных домах которой еще принято было держать швейцаров и лифтеров. К югу от нее пролегала оживленная деловая Стем, потом Эйнсли-авеню и Калвер-авеню с ее унылыми многоэтажками, пустыми церквями и вечно переполненными барами. Следующей была Мейсон-авеню, которую пуэрториканцы называли «Ла виа де путас», а полицейские — Улицей шлюх, и за ней — Гровер-авеню, примыкавшая к Гровер-парку, парк уже относился к соседним участкам, восемьдесят восьмому и восемьдесят девятому. С севера на юг восемьдесят седьмой был короче, чем с запада на восток. Его не слишком большую территорию пересекали тридцать пять густонаселенных улиц — не так уж и много, если принять во внимание число жителей.
Пройдясь по улицам 87-го участка, начинаешь яснее представлять себе картину того, что называют расовой интеграцией в Америке. Население здесь смешанное — большей частью ирландцы, итальянцы и евреи, переселенцы в третьем поколении, и недавние иммигранты — пуэрториканцы. Никто из них не строил себе трущоб. Наоборот, сама атмосфера трущоб привлекала сюда иммигрантов. Вопреки расхожим представлениям, плата за жилье здесь не отличалась дешевизной. Она была, конечно, ниже, чем в других районах, но если учесть скверное качество услуг, которые предоставлялись за эти деньги, то плата показалась бы просто баснословной. Впрочем, и гетто может стать родиной. Обретя крышу над головой, обитатели 87-го участка украшали картинками и фотографиями плохо оштукатуренные стены, устилали дорожками и ковриками щербатые деревянные полы. Они быстро осваивали правила хорошего трущобного тона — колотили по трубам и батареям отопления, чтобы в комнатах стало теплее, давили тараканов, разбегавшихся врассыпную, когда на кухне включали свет, ставили капканы на мышей и крыс, маршировавших по квартирам, словно солдаты вермахта по Европе.
Среди многочисленных обязанностей, возложенных на сотрудников 87-го участка, была и такая: держать в узде еще одно проявление трущобного быта, а именно — преступность.
Вирджиния Додж пожелала узнать, сколько человек в участке занимается этой работой.
— У нас шестнадцать детективов, — ответил лейтенант Бернс.
— Где они сейчас?
— Трое здесь.
— А остальные?
— Кто-то свободен от дежурства, кто-то на вызовах, кто-то в засаде.
— Кто именно и где?
— Тебе нужен подробный отчет?
— Да.
— Послушай, Вирджиния… — Ствол револьвера чуть-чуть придвинулся к сумке. — Ладно. Коттон, дай-ка сюда расписание дежурств.
Хоуз мрачно взглянул на женщину.
— Можно хоть с места сдвинуться? — спросил он.
— Можно. Но не открывать никаких ящиков. А где ваше оружие, лейтенант?
— Я его не ношу с собой.
— Неправда. Где оно? В кабинете?
Бернс заколебался.
— Проклятье! — воскликнула Вирджиния. — Поймите же, черт побери, что я не шучу. Первый, кто соврет или не подчинится моим приказам…
— Будет тебе, угомонись, — перебил ее Бернс. — Мой револьвер в кабинете, в столе.
Он повернулся, чтобы идти к себе.
— Стоп! — остановила его Вирджиния. — Мы сходим все вместе. — Аккуратно подхватив сумку одной рукой, другой рукой, с револьвером, она показала детективам, куда им идти.
— Вперед! — распорядилась она. — За лейтенантом.
Послушно, как стадо овечек, детективы двинулись за Бернсом. Последней в кабинет вошла Вирджиния.
— Выньте револьвер из ящика, — приказала она лейтенанту, — и положите на стол. Брать за ствол. Если только приблизите палец к спусковому крючку, я тут же…
— Понял, понял, — оборвал ее Бернс.
Вытащив револьвер из ящика, он положил его на крышку стола. Вирджиния схватила револьвер и быстро сунула его в левый карман пальто.
— Теперь обратно! — скомандовала она.
Детективы послушно вернулись в дежурную комнату. Вирджиния села за стол, ставший ее командным пунктом, положила на стол сумку и наставила на нее револьвер.
— Теперь расписание! — потребовала она, и Хоуз отправился выполнять приказ.
Расписание висело в углу возле окна — маленький черный прямоугольник, в который вставлялись белые целлулоидные пластинки с фамилиями. Заступая на дежурство, детектив должен был заменить фамилию сменившегося своей собственной. В отличие от патрульных, которые работали одним составом пять смен по восемь часов, а затем их бригады перетасовывали, детективы объединялись в постоянные группы. В каждую группу входило пятеро и еще один на подмену — всего шесть человек. В тот ясный октябрьский день дежурила группа, трое из которой — Майер, Клинг и Хоуз — были в участке.
— Где еще трое? — спросила Вирджиния.
— Карелла повел жену к врачу, — сказал Бернс.
— Как трогательно, — съязвила она.
— А потом ему предстоит заняться одним самоубийством.
— Когда он вернется?
— Не знаю.
— Хотя бы примерно?
— Понятия не имею. Придет, как только освободится.
— А остальные двое?
— Браун в засаде. В швейном ателье.
— Что значит в засаде?
— Значит, что он сидит и ждет, когда заявится грабитель.
— Без глупых шуток, лейтенант.