Уцелевший
Шрифт:
«Ты контактировал с какими-нибудь незнакомцами за последнее время?» — спрашивает соц.работница.
Она спрашивает: «У тебя были телефонные звонки, которые ты мог бы расценить как угрозу?»
Соц.работница произносит все это, не выпуская изо рта сигарету. Она похожа на собаку, сидящую, пьющую розовый мартини и лающую на тебя. Сигарета, глоток, вопрос; вдыхание, питье, разговор — демонстрация всех основных применений для человеческого рта.
Она никогда не курила, но все чаще и чаще она говорит мне, что не может смириться с мыслью о том, что доживет до старости.
«Ну только если хоть какая-то
«Имипрамарин, — говорит она. — Извини, тебе я его предложить не могу».
Когда программа удерживания только начиналась, всем уцелевшим пытались давать лекарства: Ксанакс, Прозак, Валиум, Имипрамарин. План провалился, потому что слишком многие клиенты пытались накапливать свои дозы за три, шесть, восемь недель, в зависимости от веса тела, а затем глотали весь запас, запивая его разбавленным скотчем.
Ну а если лекарства не действовали на клиентов, их потребляли социальные работники.
«Ты замечал за собой слежку, — спрашивает соц.работница, — кого-нибудь с пистолетом или с ножом, ночью или когда ты шел домой от автобусной остановки?»
Я чищу стыки между плитками, делая их из черных коричневыми, а затем белыми, и спрашиваю, почему она задает такие вопросы.
«Просто так,» — отвечает она.
Нет, говорю, мне не угрожали.
«Я пыталась до тебя дозвониться на этой неделе, но мне никто не ответил, — говорит она. — В чем дело?»
Я говорю, что ни в чем.
На самом деле, я не отвечаю на звонки, потому что не хочу разговаривать с Фертилити Холлис до того, как увижу ее вживую. По телефону она казалась такой сексуально озабоченной, что я не могу рисковать. Здесь я борюсь сам с собой. Я не хочу, чтобы она влюбилась в меня как в голос, но при этом бросила меня как реального человека. Лучше, если мы вообще никогда не будем общаться по телефону. Живой и дышащий жуткий, отвратный и уродливый я не мог соответствовать ее фантазии, поэтому у меня есть план, кошмарный план как заставить ее ненавидеть меня и в то же время влюбиться. Я не буду ее совращать. Не буду притягивать.
«Когда ты уходишь из дома, — спрашивает соц.работница, — кто-нибудь имеет доступ к пище, которую ты ешь?»
Завтра днем я снова встречусь с Фертилити Холлис в мавзолее, если она появится. И можно будет приступать к первой части моего плана.
Соц.работница спрашивает: «Ты получал какие-нибудь угрозы или странные письма?»
Она спрашивает: «Ты меня слушаешь?»
Я спрашиваю, к чему все эти вопросы? Я говорю, что выпью эту бутылку аммиака, если она не ответит, что происходит.
Соц.работница смотрит на часы. Она кладет ручку на блокнот, и я жду, пока она затянется сигаретой и выпустит дым.
Если она действительно хочет помочь мне, говорю я и даю ей зубную щетку, то пусть начнет чистить.
Она отрывается от бокала и берет зубную щетку. Водит вперед-назад по паре сантиметров строительного раствора на плиточной стене позади нее. Останавливается, смотрит, еще немножко трет. Опять смотрит.
«О, боже, —
Она не замечает, но я остановился. Я сижу на пятках и смотрю за ее яростной битвой с плесенью.
«Слушай,» — говорит она, двигая щеткой в разных направлениях, чтобы достать до раствора вокруг каждой маленькой синей плиточки.
«Может, все это и неправда, — говорит она, — но лучше, если ты будешь знать. Ситуация может начать становиться слегка опасной для тебя».
Ей не положено говорить об этом мне, но некоторые из самоубийств уцелевших выглядят немножко подозрительно. С большинством самоубийств все в порядке. В большинстве своем это нормальные заурядные каждодневные обыкновенные самоубийства, говорит она, но были и несколько странных случаев. К примеру, правша застрелился, держа пистолет левой рукой. В другом случае, женщина повесилась на поясе от купального халата, но одна из ее рук была вывихнута, а на обоих запястьях обнаружены синяки.
«И это не единственные случаи, — говорит соц.работница, продолжая чистку. — И у них есть сходство».
Поначалу никто в программе не обращал на это внимания, говорит она. Самоубийства есть самоубийства, особенно среди этих людей. Клиенты убивают себя группами. Массовое бегство. Спустит курок один — умрут двадцать. Лемминги.
Желтый блокнот падает с ее коленей на пол, и она говорит: «Самоубийство — штука очень заразная».
Сходство всех этих новых ложных самоубийств в том, что они в основном случаются тогда, когда волна обычных самоубийств заканчивается.
Я спрашиваю, что она имеет в виду под ложными самоубийствами.
Я тайком пью ее мартини, и у него странный вкус жидкости для полоскания рта.
«Убийства, — говорит соц.работница. — Возможно, кто-то убивает уцелевших и делает так, чтобы это было похоже на самоубийство».
Когда волна настоящих самоубийств идет на спад, требуются убийства, чтобы все начало раскручиваться заново. После трех или четырех убийств, выглядящих как самоубийства, новые самоубийства кажутся очень свежими и привлекательными, и еще дюжина уцелевших подхватывает тенденцию и сводит счеты с жизнью.
«Легко представить себе убийцу, одного человека или боевую группу членов церкви, которые следят за тем, чтобы все отправились в Рай вместе, — говорит соц.работница. — Звучит глупо и параноидально, но вполне логично».
Отправка.
Ну и зачем же она задавала мне все эти вопросы?
«Потому что сейчас все меньше и меньше уцелевших убивают себя, — говорит она. — Волна обычных самоубийств спадает. Кто бы это ни был, но он будет продолжать убивать, чтобы снова поднять темп самоубийств. Похожие убийства случаются по всей стране». Она чистит цемент зубной щеткой. Опускает ее во флягу с аммиаком. В другой руке держит сигарету, и все чистит, чистит. «Кроме времени, когда это происходит, здесь нет настоящих сходств. Это мужчины. Женщины. Молодые. Старые. Тебе следует быть осторожным, потому что следующим можешь оказаться ты».