Участковый – Васька Генерал
Шрифт:
Одним словом, то что хорошо начиналось, собиралось обернуться прахом. Полина вспомнила, как она первый раз встретилась с Романом. Благодаря связям отца в самом начале становления рыночных реформ и сплошного дефицита, она оказалась в кресле директора этого престижного для своего времени универмага.
К ней в кабинет зашел молодой парень лет двадцати семи, в кулацком картузе, в яловых сапогах, в расшитой рубашке навыпуск, в старомодном пиджаке наброшенном на плечо и сказал, что ему надоело изображать из себя самобытную личность и что он хочет прилично, недорого, но со вкусом одеться.
Обычно
А тут внимательный взгляд со стороны выдал бы ее. Этот молодой парень, так неожиданно ворвавшийся в ее кабинет, ей просто нравился, нахрапистый, с нагловатыми глазами, уверенный в себе и своей неотразимости, он как коршун с высоты своего роста смотрел на нее. Она неожиданно для себя распрямила спину и приосанилась, стараясь показать свою стройную фигуру. Кто бы в этот момент видел ее.
– А меня вы выбрали, как…
Он не дал ей договорить.
– Как законодательницу мод. Говорят, что в Москве лучше вас никто не одевается.
Слепленный на скорую руку незамысловатый комплимент имел успех. Она неожиданно покраснела и рассмеялась звонким смехом.
– Вот не знала, что слухи обо мне дошли даже до вашего тьмутараканьского колхоза «Цоб-цобе».
– Не дошли, а доехали. Машка скотница приехала, вся в обновах ходит, и нахваливает ваш универмаг.
Парень без приглашения сел на стул напротив нее и выставил вперед сапоги. На одном каблуке сохранилась подковка, а второй каблук, не имеющий ее, был стерт. Роман был неплохим психологом. Он знал, как надо обращаться с женщинами. Вот и сейчас ситуация выстраивалась в его пользу. Если она смеётся над каждой его шуткой, это не значит, что она стала поклонником его плоского юмора. Просто она радуется тому, что рядом с нею находится именно он, молодой, красивый, и в меру нахальный. Вон она тронула мочку уха, затем рука сползла к цепочке на шее, касаясь эрогенных зон. Роман понял, что первый раунд остался за ним. Оденут его или нет, это вопрос уже второй, но за дверь прямо сейчас его никто выставлять не будет. Молодая директриса спросила:
– Эти сапоги бутылками, у вас в колхозе последний писк моды?
– Да, по навозу в них удобно ступать. Но надоело…
– К цивилизации потянуло?
– Не буду скрывать, угадали. А то скотный двор, да скотный двор. Вот, навел справки, говорят, принцесса, за этими дверьми сидит. Не верил я, но поехал, в такую даль из тьмутараканьского колхоза «Цоб-цобе». Решил лично убедиться!
– И как?
– Как в сказке! Возраст подпирает, ищу ее, царевну, и не знаю, туда ли я попал?
Он давал ей время подумать. Если она сейчас выполнит те или иные ненужные действия, например закроет окно, то это вернейший признак того, он понравился девушке. А она подумала о том, что в череде серых будней ее довольно однообразной работы – это маленький праздник. Знакомым можно будет рассказать на шашлыках.
Директриса достала из стола пачку сигарет Мальборо. Роман вел себя галантно. Он успел щелкнуть дорогой зажигалкой «Ронсон», что не прошло мимо ее внимательного взгляда.
– Пройдемте! – Полина встала из-за стола.
Роман пропустил ее вперед, учтиво склонив голову, чуть-чуть коснувшись ее руки. Если она проводит его в какую-либо секцию универмага, подумал он, это значит, что нахождение рядом с его нахальной персоной приятно ей, и он выиграл второй раунд, а если поставит в общую очередь, значит зря старался. Но, она повела его не в залы универмага, а в подвал, на склад.
– Девочки, оденьте моего суженого. Он издалека ко мне приехал.
Девочки, не в пример своей начальнице, имели царственные габариты. Они критически осмотрели Романа со всех сторон и без всякой примерки сказали:
– Шея – тридцать девять, костюм – пятьдесят, рост пятый, ботинки – сорок третий, голова – дыней, значит на размер больше – пятьдесят девятый.
Шепотом они спросили Полину:
– Он кто, артист?
– Нет!
– Из ОБХСС?
– Нет!
– Ну, слава богу!
Кладовщицы еще долго после их ухода ломали голову над тем, кого приводила их директриса в подвал, и что это был за маскарад! Суждения были самые разные:
– Ты видела, ни на шаг его от себя не отпустила!
– А галстук, галстук как ему сама подбирала!
– Все мы бабы одинаковые! Он кобель кобелем, а приворожит, и мы верные ему до гроба! Влипла наша Полина.
– С чего ты взяла?
– Господи, не слепая же я!
А Роману облаченному во все новье необходимо было чем-то ответить за нежданную услугу. Такого поворота событий он не ожидал. Он быть может, когда они вернулись в ее кабинет, и выложил бы определенную сумму за дефицит, но карман у него был тощий, и поэтому как бедный студент он предложил расплатиться натурой. Наглец заявил:
– Ну-с, я готов! Поехали!
– Куда? – непроизвольно тогда она его спросила.
– Как куда? К тебе! Должен же я чем-нибудь тебя отблагодарить!
Она тогда зашлась в дурном, истеричном смехе. Да так зашлась, что нечаянно поперхнулась. Курево сказалось. Парень стал нежно постукивать ее по спине. Руки были теплые и нежные. Ей уже кашлять не хотелось, а она все бухыкала. Полными слез глазами она посмотрела в близкое лицо. Боже мой, в его наглых, с синевой глазах утонуть можно. И она утонула.
Какая у них неделя была! Три первых дня они вообще не выходили из квартиры. Затем она появилась на работе. Похудевшая, с припухшими губами, с темными кругами под глазами и безмятежно-ликующим лицом. Она попросила одну из кладовщиц принести в кабинет три самые лучшие сорочки тридцать девятого размера. Та, отбирая их, и вредничая, гудела на ухо напарнице.
– Ну, что? Говорила я тебе, что он кобелина добрый. Видела, как нашу Полину заездил. Сорочки ей наверх принеси… Ноги у нее не ходють…
– Чем ты вечно недовольна? – попрекнула ее товарка.
– А чем мне быть довольной. Мужика последний раз видела полтора года назад. А к этой гляди, какие ухари даже из деревни приезжают… Неси сама ей сорочки. Не могу на ее маслянистую от счастья рожу смотреть.
Не права была кладовщица. Быстротечно женское счастье. Полина недолго ворковала влюбленной голубкой. В один из теплых весенних дней сизый голубок слетел с ее крылечка. Слетел с легкой усмешкой.
– Ну, вроде тебе милая не на что обижаться на меня. Ухожу.