Участковый
Шрифт:
– Мать твою-у!!! – вдруг заорал бородач.
Вопль этот был до краев наполнен не болью от впивающихся в кожу и мышцы кромок наручников. «Цыган» вопил от ужаса. Расширившимися глазами он провожал несущегося на бурунах по направлению к реке неваляшку. Он явно узнал это существо, он до смерти напуган. Стало быть, неваляшка – не сын Дога, не древний шаман, не хозяин общины. Хозяина такими воплями не встречают.
Чуть не опрокинув спящую кибитку, неваляшка с крутого яра плашмя рухнул в воду, подняв такой фонтан брызг, будто посреди реки взорвалась донная мина.
Проклятое условие продолжало действовать. Как просто было бы разом ударить по всем! Нет же, его заставляли, будто счетовода, вычитать и складывать, приводить к общему знаменателю, к равенству, чтобы никоим образом кипенно-белого не оказалось в определенный
То ли существа очень быстро учились, то ли в их стане на передовые позиции выступили самые сильные, самые непокорные – очередная атака Ваньки завершилась едва ли не более плачевно, чем предыдущая. Хоть и оказалось, что выколотые глаза – всего лишь плод его воображения, хоть и восстановились его зрительные нервы достаточно скоро, теперь он уже не желал быть гуманным. Ему нужно выполнить свое предназначение, ему нужно искупить грехи! Кто они такие, эти ангелы и демоны, что взялись ему мешать?! Плюнуть и растереть!
Теперь им руководило бешенство.
Вырвавшись из тайги на открытый простор, Сибиряк и Аесарон застыли, в полной мере оценив фантастический этюд.
Стоя в реке, поверхность которой теперь едва достигала бедер, гигантский, стометрового роста неваляшка крушил магический щит. Гибкие лоснящиеся тела змей, толщиной не уступавшие вагону поезда, а длиной – всему пассажирскому составу, вытягивались из водоворотов возле его ног, башенными кранами пронзали пространство, мелькали в звездной вышине. Из раскрытых пастей вырывалось оглушительное шипение, длинные раздвоенные языки трепетали, словно транспаранты во время демонстраций; пары острых клыков размерами не уступали бивням ископаемых мамонтов; вокруг голов извивались кожистые складки, напоминая одновременно капюшоны кобр и гривы китайских сказочных драконов. Раз за разом головы змей обрушивались сверху на невидимую преграду. Содрогалась под ногами почва, вздымались к Млечному Пути снопы искр, отлетали в стороны какие-то ошметки. Сам неваляшка, не в силах преодолеть метры взявшей общину в кольцо аномалии, бессумеречной пустоши, горстями зачерпывал из реки воду, производил ладонями такие движения, словно вылепливал снежки, а затем запускал пронизанные молниями водяные шары в сторону щита-купола. Треск стоял такой, что казалось, будто сам небесный свод готов развалиться на части и грянуться оземь.
– Поет, чертяка! – восхищенно протянул Аесарон. – А?!
В самом деле, даже с такого расстояния было видно, как шевелятся губы неваляшки: «Не северный ветер ударил в прибой, в сухой подорожник, в траву зверобой…»
– Ты понимаешь хоть что-нибудь? – Близоруко щурясь, Сибиряк осматривал собственную куртку, словно искал на ней карманы, в которых еще не копался. – Сперва он накинулся на нас, теперь взялся за общину. Чего он хочет? Что от нас требуется?
Будто услышав их голоса с расстояния в километр, неваляшка обернулся, оскалился и топнул ногой, погруженной в речную воду. Пучина всколыхнулась, вздулась горбом, крутой волной перемахнула через яр и ринулась к кромке тайги неправдоподобно стремительным, огромным, поистине океанским валом. Миллионы лун искрились на его поверхности, миллионы электрических разрядов пробегали в глубине.
– Ыыыыы! – сказал Аесарон и ушел в Сумрак.
Сибиряк оглянулся. Прибежавшие вместе с ними Иные также поспешно прятались, отступали либо глубже в лес, либо на максимально доступные им слои Сумрака. Химригон, оставаясь в реальном мире, резво карабкался на высокий кедр. Лихарев и Максим воспользовались неудобным, но весьма надежным заклинанием – они оба, словно букашки в янтаре, застыли в твердых шарах, напоминающих хрустальные. Ни шевелиться, ни сражаться они сию секунду не могли, но и их не достанет любое известное оружие, любая известная магия. Пожав плечами, Сибиряк ударил в катящийся вал потоком чистой Силы. «Пресс» оказался настолько слабым, что глава Светлых по-настоящему оторопел. Что-то было не так! Сумрак вел себя не так! Или это неваляшка каким-то образом воздействовал на него и, соответственно, на возможности Иных? Не факт, что даже полноценный, мощный напор энергии «пресса» смог бы остановить, разметать водяной вал, а в таком виде движущаяся стена воды его даже не заметила, поглотила без остатка. Хмыкнув, Сибиряк провалился на более глубокие слои.
Угорь отчаянно выруливал, съехав
Он почти успел, он почти проскочил. Волна задела заднее крыло автомобиля по касательной, и как бы ни был салон накачан магией – защита смялась в одно мгновение.
А в следующее Угорь осознал себя уже в другом месте. Он по-прежнему сидел за рулем серой «Волги», по-прежнему двигался куда-то, вот только управлял машиной не он. Плотный туман, какой можно встретить на одном из слоев Сумрака, заполнял салон. Призрачный корявый лес извивался слева и справа, крючковатые сухие ветви мертвых деревьев царапали краску на капоте, скреблись в боковые окна. Машина без желания и помощи оперативника, сама по себе переместилась сюда из реального мира, и теперь Сумрак постепенно отбирал не только управление ею, но и что-то еще отбирал. Почему-то вспомнилась песня:
Облако тебя трогает,Хочет от меня закрыть.Милая моя, строгая,Как же я хочу рядом быть!Облако – вот оно. Действительно, трогает. Словно со стороны, без каких-либо эмоций наблюдал дозорный за тем, как бледнеют его руки, как постепенно становятся прозрачными колени, как проваливаются сквозь педали ступни. Он растворялся, его разъедало, будто в агрессивной среде, каковой, по сути, являлся глубокий Сумрак для неподготовленного Иного. Не было боли, не было страха. Погружение обещало покой. Где-то за спиной вспыхивали огни нешуточной битвы, люди и Иные носились со своими бедами и заботами, противостояли друг другу вечные, как мир, Свет и Тьма, а Угорь таял на водительском сиденье и получал от этого истинное удовольствие. Оказывается, упокоиться – это даже приятно. Уйти от суеты, от смешных и жестоких интриг, от дежурств и патрулирования, от ответственности и обмана, оказаться в мире, подобном тому, каким Денисов считал свою глубинку до вторжения Дозоров. Сонный муравейник. Спокойное, размеренное существование. Облегчение. Забвение. Почти небытие.
Денисов!
Мысль была так ярка, так отчетлива, так болезненно актуальна, что Угорь дернулся, словно от удара током. Приятный покой откладывается. Дорогие товарищи, мы вернемся к обсуждению, как только закончим насущные дела! Даже толком не определив, на каком из слоев находится, Евгений начал шарить взглядом по салону, пытаясь в бурых клочьях тумана отыскать хоть что-то, похожее на тень. Вспышки, оставшиеся далеко-далеко позади, были так слабы, что их размытый отсвет застревал еще на подступах к машине, в ветвях мертвых деревьев скрюченного леса, и окончательно рассеивался в тумане, наполнявшем машину. Наконец он сообразил: обеими руками – одной не получилось! – он ухватился за призрачный рычаг ручного тормоза, рванул что есть мочи, боясь, что в самый последний момент пальцы пройдут насквозь. На приборной панели загорелся желтый стояночный огонек. Не мешкая ни секунды, он отыскал слабый, ускользающий, развеивающийся мрак, ненадолго сложившийся в его полупрозрачный силуэт на спинке сиденья.
Машина исчезла. Машина-то – шут с ней! Гораздо серьезнее то, что исчезли вообще какие бы то ни было ориентиры. Угорь находился посреди бескрайней серой равнины, продуваемой всеми ветрами. Если это третий слой – то где же Шаманское дерево, видимое практически отовсюду? Если четвертый – как тут следует действовать? Коченели руки, индевели ресницы – но это были прежние руки, настоящие, не призрачные ресницы! Выбрав направление, Угорь побежал.
Минут через десять по времени этого слоя на горизонте показался первый объект, выпирающий из бескрайней глади. Нарыв, вздувшийся пузырь, выжигающий, отравляющий вокруг себя все – даже серая пыльная равнина почернела, местами спеклась, покрылась твердой коркой, местами пошла дымящимися трещинами. Темное марево окружало многокилометровый гнойник, фиолетово-черные языки огня облизывали его стенки и уносились ввысь.