Учебник самопознания
Шрифт:
Профессиональные философы современности просто не в состоянии рассмотреть за этим движение духа, потому что они даже не заметили, как предали философию и сделали ее служанкой естествознания, когда-то выделившегося из философии. А естествознание утверждает: превращение человечка в человека - "естественный процесс", вроде биологического вызревания организма. Человек - существо общественное, следовательно, ему и свойственно превращаться не просто во взрослую особь, а именно в члена общества… Дух же - понятие идеалистическое, значит, не то, чтобы отсутствующее или
Однако все люди воинских искусств живут ради обретения ратного духа, все они постоянно заняты воспитанием своего духа, он смысл их жизни, а при этом его нет… И нет его лишь потому, что кто-то решил его запретить и изгнать из нашей жизни!
Естественная наука отбросила слишком много важных философских вопросов. В итоге люди, вынужденные выживать в естественнонаучном обществе, теряют возможность говорить о том, что выходит за рамки дозволенного. И если они при этом заняты чем-то, вроде движения, устойчивости, ударов, взаимодействий, то выглядят неспособными связать двух слов, а остальные, кто предпочел подчиниться обществу, смеются над ними.
Однако отсутствие языка для описаний не означает отсутствие понятий и уж тем более видения. Я ощущаю себя именно таким уродом, которого общество, решив двигаться дорогой в ад цивилизации, лишило даже языка для рассуждения о том, что меня занимает. Я мычу, шевелю губами и пальцами, и не могу высказать то, что вижу. Но я не сдамся, и попытаюсь описать мир таким, как он открывается человеку, познающему себя через воинские искусства. В частности, через способность стоять на своих ногах, через устойчивость.
Пойду просто, как вижу. В бою устойчивость проявляется в нескольких видах. В борьбе она позволяет не попадаться на броски, в рукопашной - не падать от ударов. Но еще важней устойчивость при перемещениях: переместился - утвердил себя, сделал боевое действие, опять переместился…
Пожалуй, я могу выделить три вида устойчивости: при перемещении я утверждаю себя, при ударе, когда я удерживаю себя от падения, и в броске, когда меня тянут или толкают. Это разные виды воздействий, а значит, я по-разному проявляю устойчивость.
Но ими не исчерпываются все возможности для исследования устойчивости. Когда меня отрывают от земли при броске, а я не даюсь, - это уже не устойчивость, а нечто иное. Скорее, способность воздействовать на противника, выводя из устойчивости его.
Следовательно, я вижу устойчивость не только в себе, но и в другом.
Кстати, как и тогда, когда поддерживаю кого-то - просто так или в пляске.
Что же я при этом такое вижу, что заставляет меня почти непроизвольно бросаться, подхватывая себя, либо другого? Очевиден ответ: тело. Я вижу, как падает тело. Ответ этот не просто очевиден, он излишне очевиден. И я бы не смог преодолеть этой очевидности, если бы однажды мой учитель любков Поханя не сказал мне, что я не умею стоять на ногах.
Это было, кажется, в мой первый или второй день в гостях у него. Я знал, что пришел к мастеру боевых искусств, но не верил, что русский деревенский дед может действительно знать что-то такое, что меня удивит. И я держал себя с внутренним самоуважением - все- таки за мной были бокс, самбо и карате!
– Ты меня не поймешь, - вдруг сказал он.
– Ты на ногах не стоишь. У тебя устойчивости нет…
– Как нет устойчивости?!
– внутренне возмутился я - меня ни разу не сбили с ног ударом за все мои драки. И вообще в драках я побывал на земле только три раза, когда меня просто сваливали толпой, вцепившись в руки и ноги.
Но он предложил мне:
– Вот, давай поборемся. Встань крепенько, как если бы боролся.
Я встал, он протянул руки, как будто бы мы сцепились в захвате за руки, и подергал меня взад-вперед. Я стоял крепко и был вполне уверен в себе. А потом он сказал:
– А вот теперь смотри… - и неуловимым движением освободив свои руки, подхватил меня указательными пальцами под кисти возле запястий. В первый миг я думал, что сейчас перехвачу захват, но вдруг почувствовал, что цепляюсь за его пальцы своими кистями, точно крюками… У меня по телу прошла оторопь, точно внутренняя вспышка: это было невозможно! Невозможно, но я висел на его пальцах и не мог оторваться.
В следующие мгновения до меня начало доходить, что я очень плохо стою.
– Давай, давай, встань покрепче, - тут же подхватил он мою мысль.
Каким-то непонятным мне самому способом я все-таки восстановил жесткость моей стойки. Только руки почему-то по-прежнему цеплялись за его пальцы, и я никак не мог высвободить их, чтобы вцепиться в его руки своими. Так и висел на кистях как на крюках.
– Стоишь?
– спросил он.
– Крепко стоишь? Тогда смотри.
И начал мягко двигать пальцами то в одну сторону, то в другую. И я забегал…
Я бегал за его пальцами, семеня ногами, будто воздушный шарик, за которым волочатся мокрые ленты, липнущие к полу... Иногда я резко присаживался, чтобы уцепиться за пол, тогда Поханя делал круговое движение пальцами, и я бежал в другую сторону. А иной раз он мне улыбался, велел сопротивляться как можно сильней… и сдвигал меня прямо против моего усилия, будто не было моего веса и напряжения мышц…
– У тебя корешков нет, у тебя одни опоры… - сказал он и убрал пальцы.
И я остался один на один с плывущими под моими ногами облаками, похожими на крашеный пол деревенской избы…
Не знаю, сколько я так простоял, восстанавливая себя, помню только, что постепенно пол перестал подо мной плавать и стал управляемым. И помню, что мне этого не хотелось, потому что пока он плавал, был я, собранный Поханей в одинокую цельность посреди неведомого… А потом мир всосал меня в себя, и остались только тоска и жажда самопознания.
За счет чего мне удается сохранять устойчивость? Вероятно, причин много. Возможно, их можно назвать моими способностями. Способностями чего? Кажется, что тела. Ведь я вижу тело, вижу, как оно стоит, вижу, как падает. Но если вдуматься, тело вообще не может стоять…