Ученик философа
Шрифт:
Габриель тем временем ужасно переживала. Она пошла вдоль пляжа (Брайан это видел), но скоро вскарабкалась по скалам, стоящим со стороны суши, и принялась меж них бродить. Искала ли она Джорджа? Нет. Мысль о том, чтобы оказаться наедине с Джорджем среди этого буйства дикой природы, наполняла ее ужасом. Но не был ли этот ужас смешан с наслаждением? Она пошла дальше и наконец добралась до знакомого места, недалеко от маяка, где скалы становились круче, полоса песка меж ними и камнями на краю моря сходила на нет и утесы отвесно уходили в глубокую воду. Подняв голову после нелегкого подъема,
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
Габриель остановилась у лужи и тоже заглянула туда. Ее стиснула внезапная боль и предчувствие страха. В луже туда-сюда плавала рыба, большая, дюймов восемнадцати длиной. «Рыбе неоткуда взяться в луже, — подумала Габриель, — должно быть, мальчишки ее сюда посадили». Она мгновенно отождествила себя с этой рыбой. Она подумала: если рыбу оставить тут, она очень скоро задохнется. Вода в луже гнилая, в это время года волны вообще сюда не достают.
— Какая милая рыбка, — сказала она. — Это вы ее поймали?
— Ага.
— Вы ее опять выпустите?
— Нет. Еще чего!
— Но нельзя же ее здесь оставить…
— Это еще почему?
— Она задохнется в такой маленькой лужице.
— Мы ее заберем домой, — сказал другой мальчик, — У нас есть ведро.
— Вы хотите ее съесть?
— Может. А может, она будет у нас жить.
— Она у вас умрет.
— Почему?
— Пожалуйста, пустите ее обратно в море! Можно ее поймать и выпустить прямо отсюда, пустить на глубину и посмотреть, как она уплывет. Правда, это будет здорово?
Высокий мальчишка засмеялся.
— И не подумаю. Это моя рыба!
Мальчики были в черных кожаных куртках и джинсах, коротко стриженные, на вид лет по пятнадцати. Расстройство Габриель их очень забавляло.
— Пожалуйста, — сказала Габриель, — ну пожалуйста.
Она села на корточки у лужи.
— Эй, а ну не трогайте.
— Она такая красивая, такая живая и вдруг умрет…
— А то вы не едите жареную рыбу! — сказал второй мальчик.
Габриель внезапно осенило.
— Я ее у вас куплю!
Они опять захохотали.
— Да ну? Почем?
— Я вам дам фунт.
— Два фунта.
— Хорошо, два фунта.
— Десять фунтов, двадцать, сто.
— Я вам дам два фунта за эту рыбку.
— А ну покажите деньги!
— О боже…
Денег у Габриель с собой не было. Ее сумочка осталась лежать на песке под ковриком вместе с остатками обеда.
— У меня нету с собой. Я принесу с пляжа. Но можно, мы сначала отпустим рыбку, пожалуйста, я вам дам два фунта, честное слово. Вы можете пойти со мной…
— Нет, — сказал мальчишка повыше, — Принесете два фунта, и, может быть, я сказал — может быть, получите рыбу.
Слезы навернулись Габриель на глаза. Она встала.
— Но вы тут останетесь, не унесете рыбку?
— До ночи не будем сидеть!
Габриель повернулась и полезла обратно по камням. Она поскользнулась, порвала чулок, оцарапала ногу, даже не заметила этого и продолжала свой путь.
— А, вот ты где! — Это был Брайан, который уже вернулся на пляж.
— Ох, Брайан, милый! — Габриель в сбившейся юбке соскользнула на песок, — Дай, пожалуйста, два фунта.
— Два фунта? — переспросил Брайан, облегчение которого улетучилось так же стремительно, как и наступило. Он страшно устал от беготни туда-сюда и злился на Габриель за ее исчезновение. — Зачем?
— Там мальчишки, у них рыбка, живая, надо ее купить, чтобы спасти…
— Два фунта за рыбу?
— Я хочу ее выпустить обратно в море.
— Ой, не дури, — сказал Брайан, — Я деньги не печатаю. Ни в коем случае.
Габриель повернулась к нему спиной и старательно побежала прочь, ноги ее вязли в песке, а лицо покраснело от плача.
Ужель стопы те в давний год Прошли по аглицким горам? Зеленым пастбищам? Ужель Был виден Агнец Божий там? Сиял ли вправду Божий лик На наши хмурые холмы? [111]111
Уильям Блейк, «Новый Иерусалим», пер. Ю. Таранникова.
Четверо молодых людей опять сошлись вместе в старом саду. Том, вторично, как он это воспринимал, потерпев поражение от Хэтти, поспешил вместе с ней на поиски Эммы и Перл. Уже вчетвером они забрались в разрушенную коробку старого дома, заросшую травой, лютиками, маргаритками и крапивой, которая цвела белыми цветочками. Неровные остатки стен, на которых сохранились два красивых елизаветинских окна, внушали странные мысли о привидениях, словно даже при ярком солнечном свете в этом доме царили сумерки. В заросшем травой пространстве, которое когда-то было большим залом, отдавалось необычное эхо, Том уговорил Эмму спеть, и Эмма спел прекрасный гимн Блейка. За обедом Эмма выпил весь рислинг и виски, до которых смог дотянуться, и это объясняло как его готовность петь, так и отвагу, проявленную в разговоре с Перл. Неожиданно сильный, высокий, сладкий, резковатый, пронизывающий голос поразил и заворожил девушек, на что и рассчитывал Том. При виде зачарованных лиц его кольнула зависть. У него не всегда получалось ощущать дар друга как свой собственный.
— Я не поняла слова, — сказала Хэтти после того, как все похвалили пение Эммы. — Почему он спрашивает: «Ужель стопы»?
— Это стихи, — ответил Том, — Они не обязаны ничего значить. Это риторический вопрос. Поэт просто представляет себе Христа в Англии.
— Но ведь он, может быть, и вправду тут бывал, — отозвался Эмма, — Мисс Мейнелл совершенно правильно обратила внимание на этот вопрос. Ведь есть же легенда…
— Какая легенда? — спросил Том.