Шрифт:
Действующие лица
Пушкин Александр, поэт, ученик Лицея.
Арина Родионовна, няня поэта.
Василий Львович Пушкин, дядя поэта.
Ольга Сергеевна, сестра поэта.
Чаадаев Петр Яковлевич, друг Александра, гвардейский офицер.
Жуковский Василий Андреевич.
Даша, крепостная девушка в людской Ольги Сергеевны.
Маша,
Пущин Иван, друг Александра, ученик Лицея.
Кюхельбекер Вильгельм, друг Александра, ученик Лицея.
Дельвиг Антон, друг Александра, ученик Лицея.
Энгельгардт Егор Антонович, директор Лицея.
Карамзина Екатерина Андреевна.
Державин Гаврила Романович.
Петров Захарий, гвардейский офицер, адъютант коменданта Царского Села.
Фекла.
Фома, сторож в Лицее.
Посол датского короля.
Знатная дама с усами.
Музыкант со скрипкой.
Варсонофьев, офицер.
Лакей в доме Ольги Сергеевны.
1-й преподаватель в Лицее.
2-й преподаватель в Лицее.
Генерал Савостьянов Геннадий Петрович.
Разумовский, министр просвещения.
Ямщик Кузьма.
Конвойный солдат.
Кухарка в доме Ольги Сергеевны.
Публика на экзамене в Лицее.
Первое действие
Людское помещение в доме сестры Пушкина, Ольги Сергеевны, в Петербурге. Убранство простое, почти крестьянское, как в русской избе, и по этой причине уютное и милое.
Стоит зима; окошко в морозном узоре; за окошком метель. Дверь, выходящая в сени, заиндевела.
Старая няня Ольги и Александра Пушкиных, Арина Родионовна, сидит на скамье, дремлет и вяжет: «И медлят поминутно спицы в ее наморщенных руках». Возле няни сидит Маша, отроковица-подросток, живущая в доме Ольги Сергеевны; рот ее открыт, большие глаза ее серьезны, печальны и внимательны, она точно прислушивается. И в самом деле: слышно дыхание метели за окном, а издалека, из внутренних покоев, слышатся человеческие голоса и звуки музыки. В доме Ольги Сергеевны семейное торжество: день рождения хозяйки. В доме, должно быть, гости.
И няня, Арина Родионовна, прислушивается; потом, зевнув, крестит рот и опять медленно вяжет спицами, словно бы дремля, а на самом деле бодрствуя и понимая все, что совершается вокруг, вблизи и вдали.
Со двора входит Даша (она чуть старше Маши), черная кухарка, с вязанкой дров; она бросает дрова на пол возле русской печи.
Арина Родионовна (Даше). Чего ты так – ногами шумаркаешь, дровами гремишь: все броском да рывком!
Даша. А чего, бабушка? Я ничего!
Арина Родионовна. Полы-то крашеные, господа за них деньги платили, а ты их обиваешь.
Даша. Я больше, бабушка, не буду.
Арина Родионовна. Не надо, умница.
Даша. Не буду, бабушка, я тихо буду.
Арина Родионовна. Да, то-то! А то как же!
Маша. Дашка, засвети огонь в печи. На дворе люто.
Арина Родионовна. И то, Даша. Ишь, студено стало.
Даша. Сейчас, бабушка, я сейчас, – я втупор же печь засвечу.
Маша. Огонь ведь добрый, он горит! Я его люблю!
Даша заправляет русскую печь березовой корой и запаливает ее огнем. Кора вспыхивает, свет из печи играет на полу, на стенах, отсвечивает на потолке, – людское жилище преображается, как в волшебстве.
Из господских горниц явственно доносится музыка – вальс, простая мелодия восемнадцатого века.
Даша снимает валенки, остается босая и оттопывает такт вальса большими ногами, вольно размахивая руками.
Маша. И я хочу! И я хочу так топать и руками махать!
Арина Родионовна. А чего же! Встань да спляши!
Маша. А я боюсь! Мне стыдно, бабушка!
Арина Родионовна. Кого тебе стыдно-то? Господ тут нету. Я тут с тобою. Не бойся никого, чего ты…
Маша. А я ведь дурочка!
Арина Родионовна (поглаживая головку Маши). Кто тебе сказывал так, сиротка моя, – души у того нету.
Маша. Люди, бабушка, говорят. Они знают.
Арина Родионовна. Люди говорят… А чего они знают? Они сами по слуху да по испугу живут. Ты погляди-ка на батюшку, на ангела нашего Александра Сергеевича: разумный да резвый, и славный какой, и ничего как есть не боится, – как только земля его держит! – Господи, сохрани и помилуй его, сколь страху за него я терплю!