Учения и наставления моей бабушки Евдокии
Шрифт:
Родные жениха, понимая, что если они будут слишком настаивать на своем, могут лишиться огромного приданого, которое, по слухам, давалось за Пистимею. Тогда сватья, поклонившись, смиренно попросила хотя бы издалека посмотреть на невесту: не хрома ли она и может ли ходить. Старая няня Пистимеи специально, принародно, спросила (чтобы были свидетели для церковного суда):
– Если у нашей лебедушки и стать, и походка вам приглянется, не отступитесь ли вы в своем обещании венчаться, не опозорите ли рода старинного?
И мать жениха, и отец, и их сватья, заверили, что все так и будет. Тогда Пистимею, нарядно одетую,
Родители невесты не поскупились, и чтобы потом родня жениха не изгалялась над порченой девицей, дали очень большое по тем временам приданое. И договорились, что, кроме этого, еще будут давать семье жениха каждый год серебра, денег, постели и посуды. Но при условии, что их Пистимея будет счастлива за их сыном.
Видя эту небывалую щедрость, родители жениха клятвенно подтвердили, что ни они, ни их сын никогда не обидят молодую.
В день венчания девушка тряслась как осиновый лист. Она никогда не видела своего суженого, но ужасно боялась, что, открыв их обман, он будет попрекать ее и, что того хуже, побьет. Ведь она уже будет не под защитой родителей, а в доме совершенно чужих ей людей.
Видя ее слезы и то, как она бледна, ее мать сказала: «Может быть, ей было бы лучше принять постриг и служить Богу в монастыре?»
На что отец ответил:
– На все Божья воля.
А старая нянька ей потихоньку сказала:
– Не плачь, касатка. Коль он будет тебя обижать, то я сведу тебя к одной колдунье. Она живо ему руки завяжет, а захочешь, так и глаза закроет. Она из рода колдунов. И род их старинный. Живет далече, да Бог даст, доберемся!
После венчания и застолья молодых проводили в опочивальню. Все это время Пистимея была под покрывалом. А здесь, в опочивальне, жених велел его снять.
Увидев ее лицо, с раскосым глазом, жених даже застонал. Он сел на сундук и горько заплакал. Девушка, ни жива, ни мертва, осмелилась к нему подойти. Она стала просить у него прощения и целовать его сапоги. Ее душа, действительно, страдала от того, что она вольно или невольно обманула этого парня. В этот момент она не думала о том, что он ее ударит или прогонит. В ней была только жалость и безутешное чувство вины перед этим человеком.
А парень был видный, высокий и красивый. Глядя на него, не хотелось отводить глаза. Жених встал с сундука и так, не раздеваясь, и не разуваясь, лег на постель. Молодая разула его, сняла сапоги и села в угол. Прилечь с ним рядом в постель она не решилась. Еще не взошла заря, как молодой проснулся. Он встал, снял с постели шелковое одеяло и, разрезав мизинец, облил простыню кровью.
Пистимея в это миг поняла, что он никогда не притронется к ней, постылой и лживой жене. Но чтобы избежать разговоров с родней и не подвести мать и отца, он создал видимость того, что невеста ему досталась без греха. Свекровь и свекор, конечно же, потом увидели лицо своей снохи. Она заметила, как мать жениха сильно побледнела, а ее свекор оторопел. Но никто на это счет не произнес ни единого слова. Сговор
Сыну они сказали:
– С лица воду не пьют.
И больше они никогда об этом не говорили.
Прошел год, и молодая попросилась погостить к матери и отцу. Такое в то время дозволялось. Когда она уезжала, то муж ей шепнул:
– Лучше бы ты навсегда там осталась.
Эти обидные слова муж сказал ей впервые. Дома она не жаловалась отцу и матери, была веселой. Она жалела своих престарелых родителей. На радостях они стали грузить в подводу обещанное вознаграждение родне мужа за то, что их дочка была счастлива в браке.
Только ее кормилица, потихоньку от всех, сказала:
– Говори как есть. Я вижу, меня не проведешь. Душа у тебя болит и плачет. Говори, что там у тебя происходит!
И девушка рассказала ей о том, что до сих пор, спустя год после свадьбы, жених спит от нее отдельно, и она все еще девица. Еще она сказала своей старой, верной няньке, что больше белого света любит своего мужа. Говорила, какой он красивый и пригожий, какой у него мягкий голос, какие шелковые кудри. Она готова за него умереть, только бы он хоть раз посмотрел на нее ласково и с улыбкой.
Через полчаса в комнату к девушке вошла ее мать. Сказала, что ей все известно от ее няни. Отцу говорить ничего не будут, чтобы он не забрал от мужа свою несчастную дочь. Еще ей мать сказала, что они сейчас же выезжают к колдунье. Поедет она и кормилица, и про то никому говорить нельзя. Отцу-батюшке скажут, что они поехали по женским делам, показаться лекарке, а там уже, как Бог пожелает, так и будет.
Так приехали эти две женщины до моей прапрабабки. Оставили извоз в стороне. А Пистимея, укутавшись в шелковую шаль, одна пришла попросить зелья для своего мужа, чтобы он любил ее и не избегал. Но, выслушав девушку, бабка моя решила по-своему. Она лечила девушку от косоглазия и вылечила. Она стала смотреть на мир здоровыми глазами.
Кроме того, она дала ей верное средство на любовь и страсть мужа к своей жене до самой смерти.
Насколько мне известно, у Пистимеи все сложилось счастливо. Родились дети, а потом и внуки.
В нашем роду передавался из поколения в поколение дар ее матери, большая серебряная чаша, которую потом передали и мне. Я эту чашу отдала на строительство храма. Думаю, что этим Господь, гораздо крепче сохранит в милости своей память о моей прапрабабушке.
Погибель, сведенная на кота
(в память о мастерах)
Однажды к бабушке пришел знахарь, который часто у нас бывал, звали его Ефим. Бабушка опекала его как мастера, разъясняла ему ошибки в работе и учила новому. Ефим искренне любил ее и почитал как наставницу. Мне он приносил яблоки из своего сада и сахарных петушков на палочке.
В тот вечер Ефим вел себя как-то странно. Помявшись, он наконец выложил то, с чем пришел. С собой он принес фотографию светловолосой женщины, на мой взгляд, ничем не примечательной, с самой заурядной внешностью. Бабушка взяла фотографию в руки и, подержав, положила на стол. Никто не произнес ни слова. Они молча смотрели друг на друга. А я – на них…