Учитель учителей
Шрифт:
2. И так как за законы приходится бороться больше, чем за стены, как мудро имели обыкновенно говорить древние (так как можно жить без стен, но никоим образом государство не может существовать без законов), то нужно считать за нечто непреложное, что благополучие школы состоит в добросовестном исполнении законов.
3. Однако опять-таки не без основания Архизилай говорит: «Где много врачей, там много болезней, и где очень много законов, там много и преступлений». Поэтому благосостояние школы следует полагать не столько в увеличении количества законов, сколько, наоборот, в тщательном соблюдении однажды данных. Отсюда следует, что не нужно легко допускать, чтобы к этим нашим законам прибавляли новые, за исключением разве крайней необходимости; лучше твердо соблюдать эти немногие хорошие, общие, однажды данные.
4. И так как Цицерон сказал: «Законы говорят ко всем одним
5. Терпеть в школьном обществе кого-либо испорченного (потому только, что он богат или знатен, или из посторонних соображений, потому что не хотят огорчить его или его родителей), тем более не хотеть удалить из школы небрежного, нерадивого, предающегося пьянству или в каком-либо отношении непристойного учителя – есть несомненный признак расшатанной дисциплины школы.
Похвала истинному mетоду
Благороднейший покровитель, знатнейшие, почтеннейшие и славнейшие мужи и вся дружина обучающихся! Мы собрались, …чтобы приступить к исполнению нашего решения: привести в порядок ряды нашего учащегося юношества, поставить ему вождя в воинствовании словесном и завязать перестрелку, т. е. положить почин первоначальному обучению…
Дабы ободрить вас этой надеждой, я и решил предпослать нашему нынешнему заседанию краткое рассуждение о славе и пользе истинного метода.
Чтобы приятнее вам было меня слушать, задумал я, по примеру Верховного учителя, открыть уста свои в притчах и рассказать вам о воспетых древними блужданиях по лабиринту и о выходе из этих блужданий с помощью счастливо затем полученной нити Ариадны. Внимание, благосклонные слушатели! Постараюсь, чтобы слушая, вы не скучали, а выслушав – не пожалели о затраченном времени. Постараюсь доставить вам умственное развлечение, показав, как вымысел складно приходится к делу.
Но сначала я изложу самую легенду, как ее рассказывали древние, а затем уже применю ее и к настоящему нашему учреждению, т. е. к раскрытию вреда, вызываемого беспорядком и пользы, проистекающей от порядка.
Легенду древние излагали так. У Миноса, царя острова Крита, была жена Пасифая, женщина чудовищной похотливости, которая, прелюбодейно сойдясь с быком, родила чудовище – получеловека-полубыка, прозванное Минотавром. Случилось, что прибывший на Крит в качестве гостя гениальный строитель Дедал предложил царю свои услуги по части художественных построек, и царь просил его выстроить Лабиринт, т. е. сооружение с запутанным выходом, с тем чтобы сделать его темницей для чудовищного ублюдка. Дедал и построил здание, до того изобиловавшее [всевозможными] закоулками, залами, каморками, переходами, лестницами вниз и вверх, что кто бы туда ни был посажен или ни забрел своей охотой, был бы обречен на вечное блуждание в нем, не находя выхода. Царь Минос заключил в нем свое чудовище, Минотавра, и повелел вталкивать туда на съедение чудовищу или на голодную смерть приговоренных к смерти злодеев. Случилось так, что сын афинского царя Тезей, заведенный [своей] любознательностью на Крит, был [также] схвачен, и его должны были бросить туда же. Но так как юноша он был прекраснейший, то сжалившаяся над ним дочь царя Миноса, Ариадна, по совету Дедала, снабдила его средством, как избавиться от вечных блужданий и [конечной] гибели. Средство очень простое, но вполне отвечающее своему назначению. Это был клубок ниток. Привязав конец нити у входа и разматывая его по пути, он мог найти выход, возвратившись тем же путем, каким он шел вперед. Хитрость удалась. Освободившийся Тезей увез с собой Ариадну, устроительницу своего спасения. После смерти отца Тезей сделался царем в Афинах и совершил столь достопамятные подвиги, что среди многих [других] он один считается равным Геркулесу. Среди других его подвигов ему приписывают учреждение палестры, т. е. сведение борьбы к искусству состязаний, которые до тех пор ограничивались одним [грубым] соперничеством в росте и силе, не имевшим ничего общего с искусством.
Вот вам, слушатели, легенда. А какой смысл вкладывала в нее мудрость древних, – мифологи толкуют следующим образом. Лабиринт, говорят они, означает сложность человеческой жизни, до того изобилующей всяческими трудностями, что лишь с помощью исключительной мудрости можно из них выпутаться. А особенно это относится к тем, кто поставлен у кормила правления, к царям и князьям народов: перед ними вечно встают бесконечные трудности, одна тяжелее другой. Вот почему так много говорят о Тезее все писатели. А то, что Тезей не мог выбраться [из лабиринта] без искусства Дедала, значит, что без ума и вдохновения в больших предприятиях никогда не бывает достаточно одной силы и напористости. Так легенду о Тезее и Дедале объясняет и прилагает к человеческой жизни замечательнейший мифолог нашего времени Ноэль.
Однако эту легенду можно гораздо точнее и яснее применить, к делам человеческим, рассматривая ее как живое подобие всех затруднительных положений, которые благополучно разрешаются с помощь божественной премудрости.
Царь всего Крита Минос пусть знаменует царя вселенной – бога. Когда с его женой Пасифаей, т. е. с человеком сотворил блуд адский бык, т. е. Сатана, народилось от этого чудовище Минотавр – это мудрость, состоящая из смешения семени божественного и сатанинского, по своим высшим качествам – привлекательная и небесная, похожая на божественную, а по низшим – земная и безобразная, увлекающая в сторону грубости. Так и мы захотели стать богами, но с печатью диавола: мы подобны богу обладанием способностью к всезнанию, диаволу же равны нарушением повиновения. Чтобы наказать нас, царь вселенной и превратил для нас сад радости в лабиринт. …Таково Соломоново свидетельство о мире, как о великом лабиринте, заключающем в себе все меньшие лабиринты. И мы блуждаем в этих бесконечных меньших лабиринтах, каждый в своем. Не верите? Не сомневайтесь. Нет ничего достовернее, чем то, что для каждого человека, как это, по крайней мере, обычно бывает, его занятие (для хозяев – их хозяйство, для политических деятелей – политика, для юристов – юриспруденция, для медиков – медицина, для философов – философия, для логиков – логика, для грамматиков – грамматика) представляет лабиринт запутанных ходов, который Вергилий называет безысходным, а Катулл – необозримым. Не находя из него выхода, большинство либо погибает от голода, в никогда не насыщаемом смертельном томлении по истинной мудрости и другим благам, либо становится добычей чудовища, т. е. впадает в чудовищные, еретические, погибельные мнения, будучи яростно раздираемо взаимной ненавистью, распрями и убийством, как это и наблюдается в …жизни всего мира.
Тезей, сын афинского царя, означает тех, кому присуща любовь к истинной мудрости (так как Афиной греки называли Минерву, почитавшуюся ими как богиню мудрости). И эти сыны мудрости, в силу ли врожденной человеческому уму, любознательности, под влиянием ли чужих примеров – примеров людей, сбившихся с прямого пути, – случается, попадают в лабиринт. Но дочь вечного царя, вечная, все созидающая, сохраняющая и исправляющая мудрость, сжалившись над ними, оказывает им свое содействие, чтобы они могли выбраться из этих переплетений; выбраться при помощи средства, самого простого, но вполне отвечающего своей цели и очень удачно представленного в образе нити. В самом деле, что можно представить себе проще нити? Нет в ней ни неразрешимых узлов, ни формы, кроме протяженности в длину, ни каких-либо свойств, кроме гибкости и непрерывности.
В медицине такой нитью Ариадны является воздержание и простой стол, в сочетании с умеренным [физическим] трудом. В первые времена мира это заменяло всякое леченье.
В юриспруденции такой Тезеевой нитью является искание добра и справедливости и суждение о делах, исходящее от любви или, если уже для любви не остается места, то (во всяком случае) суждение, исполненное терпимости, ибо, где царствует правосудие, смягчаемое человеколюбием, – оттуда не могут не бежать пороки, там не может не укрепляться и не возрастать добродетель. Счастливо государство, где во всех живет подобное стремление к добру и справедливости! А без него, чем больше хлопочут юристы, тем больше они усложняют свой лабиринт, утомляют и расстраивают умы бесконечным запутыванием и распутыванием всевозможных казусов на конечную гибель делу.
Но обратимся, однако, к лабиринтам школьным дабы и здесь, изобрести нить Ариадны способную нас из них вывести. Великим лабиринтом является в школьном деле, во-первых, сама многочисленность подлежащих изучению предметов: и языки, и философия, и математика, и мораль и чего только еще нет. Если взять школьную науку, то это – какой-то густой, непроходимый лес, неисчерпаемый океан. Затем – такое разнообразие подлежащих изучению предметов, что стоит только посмотреть, как закружится голова! Наконец, метод преподавания и обучения настолько запутан, что всякий, желающий пройти через сад науки, наталкивается на тысячи и тысячи поворотов, изгибов, околиц и так заморочит себе голову, что едва отыщет выход к ясному свету мудрости; большинство же неизбежно застревает в пещерах суемудрия и находят в них как бы свою могилу.