Удачная подмена

Черноусова Евгения

К вечеру Лера провела её по зданию с экскурсией.

Небольшую надстройку четвёртого этажа с башенкой и антенной над ней занимала, оказывается, телестудия. Весь третий этаж сдавался в аренду разным мелким конторкам и предпринимателям: адвокат, риелтор, мебель на заказ, благотворительный фонд, гадалка, секта какая-то, даже частный детектив. А второй этаж занимал владелец здания – издательство. В правом крыле располагались руководство издательства и «Губернская газета», в левом, что тянулось по Московскому проспекту, гнездились кабинеты «Молодёжной газеты», «Городской газеты» и ещё трёх еженедельников, отпочковавшихся в своё время от «Губернской». Первый этаж под ними занимало кафе «Лилия». Перпендикулярно этому крылу вглубь квартала тянулась одноэтажная пристройка

до дома торговли «Парковый». В ней буфет и банкетный зал кафе, который иногда снимали журналисты для своих корпоративов. Кстати, в народе кафе называют «Катамараном», потому что эта стекляшка объединяет два здания. А в правом крыле на первом этаже кабинеты типографии. А от конца этого крыла, что по Советской, параллельно Московскому ещё одна одноэтажная пристройка. Там самые шумные цеха типографии. Все эти здания и пристройки образуют внутренний двор, в который то и дело заезжали машины с грузами для кафе, торгового дома и типографии. Так что самые комфортные кабинеты – те, что выходят на Советскую, в них тише всего, меньше уличной пыли при проветривании. А самое главное – на фасадной стороне хорошо работает отопление. Именно потому эту сторону занимают кабинеты издательства, а помещения «Губернской газеты» смотрят окнами во двор и плохо отапливаются. Повезло только двум сотрудницам газеты, которым единственным достался кабинет с видом на Советскую. Напротив Лининой приёмной дверь в кабинет арт-директора Леры и менеджера по рекламе Лены.

Какое-то неприятное в целом впечатление сложилось от знакомства с сослуживцами. Кто-то выдавил из себя любезную улыбку, кто-то и вообще состроил гримасу. Особенно гадостный осадок остался от визита в самый первый от входа в крыло кабинет, где сидели трое мужчин, два молодых, в районе тридцати, третий на десяток лет постарше. Благо что кроме их с Лерой вошла в кабинет ещё корректор Оля, принесшая какие-то бумажки. Корреспондент Игорь, молодой, но уже слегка оплывший светловолосый мужчина, сразу вызвал в душе неясную тревогу, как будто напоминая кого-то из прошлого. И подтвердил её опасения, приветствовав: «Добро пожаловать в пропагандистское болото!» и вывалив кучу скабрезностей. Руки пытался распустить, но тут Лера заставила его отступить, махнув сумкой. Ладно один хамил, но сокамерники его при этом гыгыкали. Этот ещё вслед процитировал:

– Вы привлекательны, я чертовски привлекателен, так что время терять?

Женщины отступили к дверям, но Лина вдруг опомнилась: это что же, снова уступаю? Вернулась, перегнулась через стол, заглянула под него и сказала:

– Кто-то из вас врёт, или ты, или твой ма-а-аленький дружок. Или я недостаточно привлекательна, или ты чертовски привлекаться не способен.

Сразу отреагировала Ольга, тоже заглянула под стол и захохотала:

– Правда твоя, тут стандартные ответы на анкету: нет, нет, не состоял, не привлекался!

– Зря ты с ним так, – покачала головой Лера, когда они оказались в коридоре. – Редкая погань, сынок заместителя мэра. Я зову его мэрский сын. Непременно отомстит.

– Что ж теперь, всем сынкам позволять хамить?

– Ладно, отобьёмся.

Началась притирка к новому месту. Вполне естественные вопросы тех коллег, которые желали с ней общаться, нельзя было оставлять без ответа, поэтому она сразу ответила, что ехала с севера в соседнюю область в гости, попала в аварию, потом из травматологии загремела в ковидный госпиталь, на родину решила не возвращаться, потому что родни у неё не осталось, вот и приехала в Новогорск, поскольку соседка по больничной палате предложила ей съёмную квартиру. Почему не осталось родни? Бабушка её растила, родителей нет давно. Теперь и она умерла.

На родне неоднократно прокалывалась. Могла в разговоре сказать: "Мой дедушка по такому поводу говорил…" А на возражение: "Ты же говорила, что никого кроме бабушки из родни не знала!", приходилось выкручиваться: "Он двоюродный брат бабушки, родня не близкая, да и умер давно!" Почему-то больше всех на такие проколы обращал внимание Игорь. И в этом случае он поглядел недоверчиво и спросил: "А как звали твоего дедушку?" Почему-то у неё вырвалось "Мардарий".

Почему-почему, да потому что настоящее имя называть не хотелось, а звали её родного дедушку Алексей, а ещё был у Лины однокашник Лёшка, который хохмил: "Будут у меня два сына, назову их Харлампий и Мардарий, сокращённо Харя и Морда". Игорь как будто её мысли подслушал и протянул: "Это как же его сокращённо звали?" Ну, Лина ответила, что бабушка звала брата Марик. Так он не успокоился, стал дальше расспрашивать, кем был. Пенсионером он был, вот! А до этого… пчеловодом! Ну это прокол, на севере, наверное, и пчёл-то нет. Да откуда ей знать про пчёл, её родной дедушка был правоведом, доктором наук.

Телефонные звонки на общий телефон были не столь частыми, но какими-то бестолковыми. Чаще доставали пожилые граждане. Через пару дней Лина стихийно включилась в разруливание ситуации с жалобой по телефону. Жалобщица была очень интеллигентной, но с такой болью говорила о допущенном ляпе, что Лина прониклась к ней сочувствием. Теоретик из музыкальной школы по просьбе всё ещё отсутствующего зама главреда неделю назад передала ему информацию о работе детской филармонии при школе по телефону. Мероприятие было посвящено русским композиторам восемнадцатого века, и Сергей Сергеевич одну из фамилий записал как услышал: Портнянский. Так и напечатали. Лина не знала, кто должен был проверить это: корректор ли, ответственный секретарь, но понимала, что вина на газете. Переадресовывать на начальство звонок она не стала, боясь, что это будет воспринято как стукачество. Успокаивать эту очень интеллигентную, судя по речи, даму пришлось минут двадцать. Через некоторое время подошёл Мотылёв, ответственный секретарь, сильно пьющий дядечка предпенсионного возраста, уселся у дверей, закинув ногу на ногу. Вышел Илья Ильич, сел с ним рядом.

– Ну, я не представляю себе, как мы можем исправить эту ошибку, – простонала Лина. – Поправка? Извинение перед покойным Бортнянским? Кроме ваших коллег, да и то не всех, этой ошибки никто не заметил. А давайте лучше опубликуем программу вашей детской филармонии на год, где все фамилии будут без ошибок? Я в музыкальной школе училась, даже знаю, что Фомина Евстигнеем звали. Обещаю лично проверить все персоналии. Это будет и реклама, и приглашение организованных групп из школ области на ваши концерты!

– Бесплатное объявление, – громко сказал Иван Ильич.

– Мы предлагаем вам бесплатное объявление.

– Да, – выдохнула музыкантша. – Я узнавала, это дорого. А вы точно опубликуете бесплатно?

– Скиньте на почту, организуем в ближайшее время.

Когда Лина положила трубку, Мотылёв подошёл, взял её руку и поцеловал:

– Деточка, я такого вежливого разговора в этих стенах не слышал вообще никогда! А почему вы так терпеливо с ней общались?

– Преподаватели музыкальной школы вообще люди культурные, но обездоленные как все бюджетники. Ну, духовики и баянисты, а из струнников гитаристы – эти побойчее, они подработать могут. А где может подработать преподаватель музыкальной литературы? И на такого человека мне ли терпения не набраться?

– Как тебе, Вань?

– Мы сработаемся, – хлопнул по коленям главред. – Это тебе не дочки-сыночки, которыми учредитель нам всю редакцию загадил. Что, недаром я вас вызвал?

Оказывается, он с самого начала подслушивал, да ещё Мотылёва пригласил!

В этот же день познакомилась она с женой босса Мариной. Та зашла, не представившись, когда Лина, шевеля губами, проверяла набранный текст, а Иван Ильич бушевал в своём кабинете, ругаясь на кого-то по телефону.

– Страшный у вас шеф? – сочувственно спросила Марина.

– Да нормальный он дядька, – не отрываясь от текста, махнула Лина рукой.

Марина захохотала:

– Тебе сколько годочков-то?

– Д… двадцать два, – с запинкой ответила она.

– Ну, правильно, тебе он дядька, в отцы годится. Но, извини, выглядишь ты старше.

Ещё бы, ей ведь на самом деле уже двадцать шесть. Но этой гостье можно было и не хамить! А она распахнула редакторскую дверь и, пока Лина испуганно выбиралась из-за стола, выкрикнула:

– Вань, хватит лютовать!