Удар ниже пояса
Шрифт:
Все это и делало кабинет необычным. А тщательность, даже изысканность его отделки, идеальный порядок и чистота наводили на мысль о том, что вряд ли эта несколько странная обстановка была случайной. Похоже, кто-то специально продумал это все, и, наверное, не один раз.
Между тем сидящий за столом откинулся на спинку стула и, продолжая пристально смотреть на зимний пейзаж, как будто хотел разглядеть там что-то, забарабанил пальцами по столу. Рука у него была сухая, напоминающая лапу хищной птицы. Да и сам он был чем-то похож на большого нахохлившегося ястреба. Нос с горбинкой, странно неподвижные и одновременно внимательные глаза
Лицо стоявшего рядом, напротив, было совершенно спокойным и неподвижным. Бесстрастное лицо опытного помощника, слуги-секретаря, выражавшее сейчас только почтительное внимание. Заурядное лицо ограниченного, но, видимо, хитрого человека лет пятидесяти. Растущие как-то сильно вперед зубы, довольно длинный нос этому лицу привлекательности не добавляли. Не украшали его фигуру и узкие покатые плечи, непропорционально длинные руки и широкий таз. Одет он был в невзрачный серый костюм, темную рубашку с пестрым галстуком.
Сидящий за столом прервал наконец молчание и, не поворачивая головы, спросил:
— Так что там?
Он говорил надтреснутым, немного гнусавым тенором, медленно, негромко, но очень четко произнося каждое слово, показывая при этом белоснежные ровные зубы. Слова гулко отдавались в просторном кабинете.
— Розовый приехал. Георгий. Вы ему назначили, Аркадий Борисович.
Молчание. После паузы одетый в роскошный халат изрёк:
— Доложи по нему.
Секретарь чуть больше наклонил и так уже вытянутую вперед голову.
— Ничего особенного не выявлено, Аркадий Борисович. Купил новый дом, большой. Старый пока не продал. Занимает деньги.
— Ладно. Больше ничего нет?
— Нет, Аркадий Борисович. Все чисто.
— Как там новый перевозчик, этот, Вадим?
— Осваивается, Аркадий Борисович. Парень толковый.
— Доцент тоже был толковым.
— Ну, этот гораздо сильнее.
Строгий Аркадий Борисович поморщился и вздохнул:
— Ты сказал Георгию про Доцента?
— Все, как вы приказали, Аркадий Борисович.
— Ладно. Пусть заходит.
Через минуту секретарь ввел в кабинет высокого и довольно тучного, респектабельного господина лет около пятидесяти. Одетый в элегантный светлый костюм, изящные легкие туфли, белоснежную сорочку с дорогим галстуком, он держался очень спокойно и непринужденно.
Вошедший прошел мимо стола к креслу и повернулся к сидящему за столом. Глаза их встретились, и взгляд вошедшего натолкнулся на такой пронзительный, резкий, неприятный встречный взгляд, что прочно приклеенная к лицу улыбка моментально сползла. Он отнюдь не первый раз был в этом кабинете, каждый раз готовился, но, внезапно упираясь в эти колючие, неприятные глаза, чувствовал
— Доброе утро, Аркадий Борисович.
Аркадий Борисович тоже отвел глаза и, не отвечая на приветствие, сказал:
— Садись, Георгий.
Все так же не поворачивая головы, он бросил секретарю:
— Иди, Яков.
Массивный Георгий с некоторым трудом разместился в кресле прямо перед столом, за которым сидел Аркадий Борисович.
И вот тут сразу стало понятно, почему Яков назвал его Розовым. Скорее всего, когда он был помоложе, он был рыжим. С годами волосы не только сильно поредели, но и выцвели, веснушки исчезли. А его нежная кожа, которая никак не хотела загорать, при малейшем напряжении моментально розовела. И в зависимости от степени этого напряжения она могла быть от нежно-розовой до багровой. И еще стала понятной особенность этого кресла. Очень низкое, оно было сделано так, что сидящий неизбежно утопал в нем и откидывался назад. Колени при этом оказывались существенно выше того места, которым, собственно, процесс сидения осуществляется. Так что даже самый рослый гость невольно оказывался полулежащим внизу, прямо под пристальным взглядом находящегося значительно выше хозяина кабинета.
— Я хочу сразу предупредить тебя, — начал Аркадий Борисович. — Это очень важное дело. И провалить его нельзя. Все случайности должны быть исключены. На сто процентов. Ты ответственность свою понимаешь?
У Розового пламенело уже не только лицо, но и высокие залысины и торчащие из белоснежных манжет руки.
— Понимаю. Вполне понимаю, Аркадий Борисович.
Голос Розового был совершенно спокойным. Глаза тоже были спокойными. Только полыхающая кожа не соответствовала этому внешнему спокойствию.
Хозяин кабинета продолжал уже спокойно, без напряжения:
— Повезешь шесть пакетов. Чемодан будет такой же, как в прошлый раз. Перс тебя встретит. — Он вынул из ящика письменного стола конверт и положил на край стола. — Вот паспорт и билеты. Полетишь в субботу, двадцать третьего, Аэрофлотом. Груз пока ещё не готов. Будет в пятницу вечером. Так что ты вещи свои в какую-нибудь сумку собери. Николай заедет за тобой, будет в субботу у твоего дома в шесть тридцать. А ты прямо в машине вещи переложишь в чемодан. Он тебя и в Шереметьеве подстрахует. Вопросы есть?
— Нет, Аркадий Борисович. Все ясно.
Розовый с трудом встал из кресла, в очередной раз сильно покраснев, взял конверт со стола и положил его в карман пиджака.
— Я могу идти, Аркадий Борисович?
— Подожди, Георгий. Да ты сядь, сядь. Или ты торопишься?
— Нет, Аркадий Борисович. Я не тороплюсь.
Розовый снова погрузился в мягкую глубину кресла.
— Ты ведь Доцента хорошо знал?
— Ну, знакомы были.
— Когда его видел в последний раз?
— Месяца два назад.
Кровь отхлынула от щек и лба Розового, и сразу на лице выделились красный нос и воспаленные веки.
— Знаешь, что с ним случилось?
После небольшой паузы слегка осевшим голосом Розовый сказал:
— Да, Яков сказал.
— А причину знаешь?
— Ну, только в общем, Аркадий Борисович.
Аркадий Борисович встал из-за стола и прошелся по кабинету. Совсем небольшого роста и тщедушный, в длинном халате с прямыми плечами, с откинутой назад головой, он выглядел внушительным, даже величественным.