Удар по материализму, или доброе дело с другой стороны

Алексей Гравицкий

Удар по материализму, или доброе дело с другой стороны

Если вас целуют в лоб,

Знайте - вы сыграли в гроб.

Я проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо. Повернулся, разлепил глаза. Надо мной склонился Кирин муж и тряс меня так интенсивно, что даже очки на сторону съехали. У него, а не у меня, я-то очков не ношу.

– Чего?
– спросил я потягиваясь и зевая.

– Уже выгоняете?

– Да нет, - улыбнулся он.
– Тут друг переезжает, просил у меня свои вещи подержать пока, а там тяжесть такая, что мне одному не унести. Ты не

– Помогу, - я рывком поднялся и сел на кровати.
– Нет проблем.

Не стоило делать таких поспешных выводов, проблемы все же были. Как оказалось, у меня.

...Кремень чиркнул раз, другой, вспыхнуло пламя. Сперва прикурила Кира, после ее муж. Огонек зажигалки отбрасывал кровавые отблески на их лица. Да и лица стали вдруг хищными. Они сидели напротив и битый час смаковали способы укокошить своего гостя, меня то бишь. А я то дурак еще подкидывал идейки, посмеивался.

– А еще, - всобачил Кирин муж.
– можно кости пустить на переработку.

– Не понял?
– я действительно не понял, да и мог ли я понять что-то, когда порядком захмелел.

– Ну на костную муку, полезная вещь в металлургии, - пояснил он и посмотрел на меня как на идиота, что не понимает примитивных вещей.
– А потом отлить рюмочку и выгравировать на ней надпись: "За упокой души (сделано с использованием праха покойного)".

Я поперхнулся пивом, очень некстати сделал глоток, а Кира весело рассмеялась. Пришлось присоединиться, тем более, что смеялась она довольно заразительно. Отсмеявшись я сделал еще один глоток побольше. Кира подобрала под себя ноги, умастившись на табурете, словно кошка, стряхнула пепел с сигареты в первую попавшуюся тарелку и принялась размазывать меня на новый лад.

За такой занимательной беседой мы просидели почти до утра, потом он пошел на работу, а она доставала меня еще более "умными" разговорами почти до утра. Когда я уже не знал куда деваться, она вдруг приутихла и даже довела до дивана, на который мне было разрешено рухнуть. И я рухнул, но спать уже почему-то не хотелось. И я решил почитать.

Книжку я купил на вокзале, когда дожидался открытия метро. Какая-то бредятина под названием "сборник маразмов". С пятой по пятьдесят седьмую страницу занимали стишки про маленького мальчика, который и в лифте катался и в гестапо в подвале играл, а уж сколько разных вещей нужных находил от веревки до нейтронной бомбы. Маленьких мальчиков я решил пролистать, еще в детстве знал их больше, чем могла вместить эта книжка. А вот после них...

Оставшуюся часть книги занимал трактат какой-то Питерской писательницы с красочным названием "Тысяча и одно доброе дело, или как убить гостя в домашних условиях". Эпиграф же гласил "Незваный гость хуже татарина". Я усмехнулся и прочитал первые три "добрых дела". На первом я посмеялся, на втором поухмылялся, на третьем надоело. Я отшвырнул книжку, решив, что читать подобную дребедень больше не буду. И собрался спать. Но теперь спать мне не давала мысль навеянная "добрыми делами", причем мысль довольно глупая: "неужели находятся дураки, которые после всего этого к ним в гости ездят"...

– Вот дурак!
– зло выкрикнул я. Вообще-то я имел ввиду самого себя, а не того, который мирно усыпил меня хлороформом и сложил в гроб. Тому подошло бы очень много определений, но только не это. Поэтому если он подумает, что я имел ввиду его... Да плевать, что он подумает. Он меня в гробу запер, да еще и щели промазал чем-то едким - вон как воняет. Тем более, что судя по всему его там и нету, ушел куда-то опять.

Нет, но я-то дурак. Еще и гроб этот, будь он неладен, помог затащить. Как бы отсюда вылезти? Я пошарил по карманам, что в таком тесном помещении... Тьфу ты пропасть! В таком тесном гробу было довольно затруднительно, но в карманах не оказалось даже того, что там должно было быть на сто пятьдесят процентов - моего бумажника. Интересно, это что же получается. мало того, что я помог затащить этот гроб в квартирку, так я его выходит еще и купить помог? Идиот!

С досады я снова забарабанил в крышку гроба, но она и не подумала сдвинуться с места. Крепкая конструкция, блин! Вот как дома делать, так они не умеют, на днях в газете прочитал, что очередной "Строймойдомовский" шедевер сложился, как карточный домик и похоронил под собой два десятка нетрезвых строителей. На их нетрезвость все и списали, хотя хоть убей не пойму как они могли ухитриться завалить панельный семнадцатиэтажный дом.

Сколько не пей, а сотворить такое затруднительно. Зато какие прочные у нас гробы! Как оказалось.

С досады я заорал что-то неразборчивое, потому как чувств было много, а язык только один, и все эти чувства пожелали вырваться сразу. Потом замолчал и неожиданно для себя самого запел "Сижу за решеткой в темнице сырой". Может хоть на мои песнопения соседи сбегутся? Но соседи, если они вообще были, проигнорировали мои стоны, хотя я нарочито громко и умышленно фальшиво выкрикивал последние строки. Никто на помощь не пришел.

Свиньи! Человек умирает, а им хоть бы хны. Ори тут хоть до посинения, никто не услышит.

– Сейчас завою с тоски, никто не услышит. Ой-г, ой-г, ой-г! Никто не услышит. Ой-г, ой-г... кхе-кх...

В горле запершило и я принялся усиленно кашлять.

Но этот друг ситный тоже хорош! С чего это он меня извести вздумал? Из любви к высокому искусству? А может причина более приземленная? Даже скорее всего. Ревность например. А так не похож на кондового Отеллу. Вел солидные речи, философствовал, пытался загнать меня в тупик. Загнал, блин!

...Рука с зажатой между пальцами сигаретой пронеслась к столу, чуть дрогнула, стряхивая пепел:

– Так ты утверждаешь, что Кире присуща вера?

– Угу, - я кивнул.
– Прошу заметить, что вера и религия разные вещи. Верить можно не только в Бога. Кто верит в Магомета, кто в Аллаха, кто в Иисуса, кто не во что не верит, даже в черта на зло всем, - процитировал я Высоцкого.

– Не уходи от темы, - напомнил он мне.

– Пожалуйста. Так вот, кто верит в Бога, кто-то в приметы, кто-то в то что его жена любит не смотря на все размолвки, кто-то...

– Так это не вера, а скорее желание верить, - перебил он и затушил окурок о край тарелки.
– Согласен, что это желание ей присуще, но это далеко не вера.