Удержать мечту. Книга 1
Шрифт:
Еще несколько секунд Джим с восхищением смотрел на картину Сислея со своего места, откуда она была хорошо видна. Никогда за всю свою жизнь он не стремился к обладанию чем-то материальным, но эту картину ему хотелось иметь. Конечно, этого никогда не будет – она всегда будет висеть в этом доме, как повелела Эмма в своем завещании. В один прекрасный день она перейдет к Поле, так что его никогда не лишат ее, и он всегда, когда захочет, сможет смотреть на этот пейзаж. Потому его непреодолимое желание самому, лично, владеть этой картиной постоянно удивляло его самого. Он никогда не испытывал таких сильных эмоций по отношению к чему-то или кому-то. За исключением, пожалуй, своей жены. Он поискал глазами Полу, но не нашел. За те десять минут, что он провел
Он решительным шагом вошел в комнату.
Высокий, длинноногий, он был хорошо сложен. На него было приятно смотреть, особенно если учесть, что он был немного склонен к щегольству и всегда безупречно одет – вплоть до ботинок ручной работы. Как и его прадед, он имел слабость к красивой одежде. У него были светло-каштановые волосы, светлая кожа, приятное выразительное лицо и одухотворенные серо-голубые глаза. Он родился в аристократической семье, его воспитывали как джентльмена – потому он чувствовал себя свободно, естественно и уверенно в любой обстановке. В нем было какое-то спокойное обаяние – и всегда наготове улыбка для каждого.
Ему пришлось не раз улыбнуться, пока он шел к центру комнаты, чтобы оглядеться и найти Полу.
Он не увидел ее, поэтому взял у проходящего официанта бокал с шампанским и сделал несколько шагов по направлению к своему тестю. Его заметила Эдвина и поспешила к нему, перехватив его, прежде чем он дошел до Дэвида Эмори. Она сразу же начала с жаром рассуждать о церковной церемонии, а потом заговорила о деревушке Фарли. Внимательно слушая ее, Джим снова убедился, что для нее принадлежность к семейству Фарли имеет огромное значение. Он понял это уже давно, но каждый раз, разговаривая с ней, испытывал удивление, как и в первый раз. С самой первой их встречи она засыпала его вопросами о его бабушке и деде, расспрашивала его о родителях, которые трагически погибли в авиакатастрофе в 1948 году.
Каждый раз, когда он встречался со своей двоюродной бабушкой он замечал, что ее смущает то, что она – незаконнорожденная, и ему всегда было немного жаль ее. Отчасти поэтому он старался быть добрее к ней, приглашать ее на семейные торжества, когда это от него зависело. Его теща легко находила с ней общий язык, но помимо этого, как он догадался, Эдвину тянуло к Дэзи, потому что обе они были рождены вне брака. Старшая дочь Эммы ощущала свое родство с младшей именно из-за этого сходства. Но их незаконное рождение было, пожалуй, единственным, что их объединяло. Эти две женщины были полной противоположностью друг другу. Его теща – милейшая женщина: тактичная, всегда готовая выслушать и помочь, аристократка в лучшем смысле слова. Для Дэзи то, что ее родители не были официально женаты, не имело абсолютно никакого значения, и Джим любил ее за спокойное отношение к жизни, за ее веселый и легкий нрав, за чувство юмора. К сожалению, тетя Эдвина была довольно нетерпимой и желчной, чопорной и высокомерной – настоящий сноб по убеждению, чья система ценностей ему глубоко чужда. И все же в ней было что-то, что трудно назвать словами, что трогало его, вызывало его интерес и сочувствие. Может быть, это оттого, что в их жилах течет одна кровь. Пола часто говорит, что не согласна с тем, что «кровь людская – не водица», но он придерживается другого мнения. В одном он абсолютно уверен: то, что он поддерживает отношения с Эдвиной, хотя и не близкие и очень эпизодические, раздражает и даже сердит Полу. Он считает, что это крайне неразумно с ее стороны, и ему очень хотелось бы, чтобы она поспокойнее относилась к его тете. На его взгляд, Эдвина – безобидная пожилая дама.
– Извините, тетя Эдвина, я отвлекся, – сказал Джим, виновато улыбаясь и снова поступая в ее полное распоряжение.
– Я говорила, мне жаль, что моя мать приказала разрушить Фарли-Холл. – Эдвина неотрывно и внимательно смотрела на него, прищурив свои серебристо-серые глаза. – Дом был очень старый и заслуживал того, чтобы его сохранили как памятник истории Йоркшира. Подумайте сами, если бы он все еще существовал, вы с Полой могли бы там жить.
Джим не заметил, что в этих словах содержался выпад против Эммы.
– Не думаю. По фотографиям, которые я видел, дом мне не понравился. Дед всегда говорил, что в нем были беспорядочно смешаны все мыслимые и немыслимые архитектурные стили и он был довольно уродлив. Дед никогда его не любил, и я сам думаю, что бабушка поступила правильно.
Дэзи, которая стояла поблизости, уловила конец их разговора и воскликнула:
– Полностью согласна с тобой, Джим. К тому же мама хорошо распорядилась участком, на котором он стоял, превратив его в парк для жителей деревни. Летом, в теплую погоду, это чудесное местечко! По-моему, это было очень мудро с ее стороны. – Она взглянула на викария, стоявшего неподалеку и разговарившего с ее мужем, и добавила: – А отец Хантли так сияет, потому что мама только что передала ему крупный чек в фонд восстановления деревенской церкви. Она всячески поддерживает Жизнь этой деревушки. – Парировав выпад Эдвины, причем сделав это безупречно, Дэзи улыбнулась своей сестре: – Эдвина, дорогая, у меня еще не было случая сказать тебе, что ты выглядишь обворожительно, у тебя сегодня очень элегантный костюм.
– О! – отозвалась Эдвина, для которой эти приятные слова оказались неожиданностью. Ей редко делали комплименты. Она приосанилась, искорка удовольствия промелькнула в ее глазах, она непроизвольно подняла руки, чтобы поправить прическу. С опозданием вспомнив, что полагается отвечать в таких случаях, она поспешно сказала:
– Спасибо, Дэзи. Ты и сама замечательно выглядишь. Впрочем, о тебе это можно сказать всегда. А что касается моего костюма – он от Харди Эмиса. Я была не очень уверена, что он мне идет, но Харди убедил меня.
Женщины еще несколько минут поговорили о нарядах, потом Дэзи воскликнула:
– Ради Бога, извините меня. Я вижу, что мама пытается привлечь мое внимание.
Оставшись снова наедине с Джимом, Эдвина начала перечислять прелести своего дома в Ирландии:
– Мне очень хотелось бы, чтобы вы смогли увидеть Клонлуфлин в это время года, Джим. Он просто великолепен. Кругом столько зелени. Почему бы вам с Полой не собраться и не приехать ко мне в один из ближайших уик-эндов? Вы там никогда не бывали. Нам было бы очень приятно. А на вашем самолете это ведь всего ничего: взлетели – и сразу же сели.
– Спасибо, Эдвина. Возможно, как-нибудь и соберемся. – Говоря это, Джим знал, что Пола ни за что не согласится. Он решил подготовить пути к отступлению и добавил: – Но не уверен, что в ближайшее время мне удастся оторвать Полу от малышей.
– Да-да, я понимаю, – проговорила Эдвина, заподозрив, что ее щелкнули по носу, и чтобы скрыть свое замешательство, она продолжала говорить без остановки.
Вежливо слушая и стараясь не отвлекаться, Джим раздумывал, как бы ему ускользнуть от Эдвины. Глядя поверх ее серебристо-седой головы, он был намного выше маленькой Эдвины, и обводя взглядом комнату, он не мог понять, куда подевалась Пола. Большинство их гостей здесь, и ее отсутствие очень заметно.
На мгновение он остановил свой взгляд на Эмме. Он с величайшим почтением и уважением относился к этой замечательной женщине все те годы, что работал на нее. С тех пор, как он женился на ее внучке, он узнал ее с другой стороны, полюбил ее. Эмма всегда была готова понять человека, она добра и великодушна, она – самый справедливый человек из всех, что ему встречались. Какую же глупость совершил его дед, потеряв ее. Но, наверное, в те годы это было нелегко. «Эти глупые и нелепые представления о классовых различиях!» – подумал он и едва слышно вздохнул. И вдруг внезапно он ощутил, как ему жаль, что Эдвин Фарли не дожил до этого дня, не увидел, как семейства Фарли и Хартов наконец соединились священными узами брака. В жилах их детей течет кровь и тех, и других – они с Полой положили начало новому роду.