Удивительная сила животных
Шрифт:
Соприкосновение с миром живой природы было для нас величайшей радостью в детстве. Нам это никогда не надоедало. Иногда мы садились в автобус и отправлялись в сельскую местность или на озеро. А случалось — находили и спасали пострадавших или брошенных птенчиков, приносили их домой, чтобы выходить их и оставить в качестве домашних любимцев. К сожалению, моя мама не выносила животных. Когда она была маленькой девочкой, на нее напала кошка, и это породило в ней отвращение к животным. Кроме того, ей, матери семерых детей, с четырьмя братьями и сестрами младше меня, за которыми приходилось присматривать ей одной, и без того приходилось несладко. Она считала, что животное в доме лишь добавит работы, а ее день и так был слишком наполнен делами. Поэтому мама не разрешала нам заводить животных. Однако она никогда не заходила слишком далеко на задний двор, где у нас была хижина. Вот там мы и открыли наш госпиталь для птиц и зверюшек.
Это было отличное развлечение для всех соседских детей. Все дети на улице знали, что наша мама не одобряла возни с животными. Поэтому, когда наши приятели приходили и стучались в дверь, а она спрашивала, кто им нужен, они смотрели на нее очень честными глазами и называли одного из нас. Мама, не подозревая об истинных причинах такой нашей популярности, отсылала их на задний двор. А там...
В построенных нами хижине, сарае и загонах обитали всевозможные существа: чайка с переломанным крылом, кролик, которого нам подарил ребенок, хорек, отданный кем-то, кому он надоел, сороки, выпавшие из гнезда, ежик, потерявшаяся черепаха... Мы даже вырыли пруд для одного из наших жителей — окуня, которого впоследствии съела чайка. Одним из обитателей, дольше всего пользовавшимся нашими услугами, был кот по кличке Тигр, которого мы иногда тайком приносили в дом, пока мама была в магазине или у соседей.
Мой отец любил животных, от него мы и унаследовали любовь к ним. Он знал о нашем госпитале и закрывал глаза на то, что мы контрабандой проносили Тигра в дом. В любом случае, Тигру все было известно о Маме — как только она приближалась к дому, он прошмыгивал за дверь, и мы понимали, что она идет!
В конце концов одно животное все-таки смогло растопить мамино сердце. Не помню точно, кто кого нашел — мы ее или она нас, но Лэсси с самого начала была очень необычной собакой. Однажды наша дружная компания села на автобус до Ламлоха, что возле Спрингберна, чтобы побродить по окрестностям и понаблюдать за живой природой. Мне тогда было десять. Вдруг откуда ни возьмись появилась красивая красная собака, сеттер с потрясающей длинной золотисто-каштановой шелковой шерстью и карими глазами. Она присоединилась к нашей прогулке, как будто это было самой естественной вещью в мире, и мы стали кидать ей палочки, устроив вокруг настоящую суматоху. Она выглядела как породистая собака на выставке и была совсем не похожа на заурядную дворнягу, поэтому мы решили, что она, скорее всего, потеряла своих хозяев, когда они вывели ее гулять, или что она живет по соседству и случайно оказалась в том месте, развлекаясь на воле. Мы сочли, что в конце дня она, по всей видимости, вернется домой.
День подошел к концу, и мы помчались на автобусную остановку, но она никуда не ушла. «Давай, девочка, тебе пора возвращаться домой...» Но нет, она не двинулась с места, просто продолжала вилять хвостом, как будто все это было обыкновенной игрой. Мы махали на нее руками и прогоняли ее, но она по-прежнему никуда не уходила. Среди всех она почему-то выбрала меня и держалась у моих ног. Когда начало темнеть, подъехал автобус — один из тех старомодных «Рутмастеров» (Routemaster — марка автобуса), с открытой задней платформой — мы забрались наверх и отправились домой, оставив собаку. Так мы, по крайней мере, думали. Мы сидели на втором этаже автобуса, как вдруг над перилами показалась голова сеттера — уши торчком, а язык вывалился изо рта, как будто говоря: «Ага! Я нашла вас!»
Мы решили, что, раз уж она пошла с нами, значит, так было нужно, и всей компанией дружно отправились домой. Она весело трусила за нами по улице и приветствовала моего отца как давнего друга. Он был очарован ею, но нам сказал, что нужно сообщить в полицию о ее местонахождении. «Она слишком хороша для того, чтобы быть дворняжкой. Уверен, кто-нибудь уже ищет ее». Он позвонил в местный участок и сообщил о Лэсси, там пообещали, что они распространят эту новость и посмотрят, не заявлял ли кто-нибудь о пропаже самки рыжего сеттера. Во всяком случае, так он сказал нам. Но сейчас у меня есть смутное подозрение, что ему так хотелось оставить собаку, что он вообще не стал звонить в полицию!
Как бы там ни было, на следующий день из участка не позвонили. Никто не позвонил ни на той неделе, ни на следующей. Вскоре прошел месяц, а никто так и не хватился Лэсси, как мы решили ее назвать. Она стала жить в сарае на заднем дворе, и мама грозилась выставить ее, если в ближайшее время не объявится ее хозяин.
Лэсси выделила меня в качестве любимого члена семьи, по ночам пробиралась в дом, поднималась в мою комнату, ныряла под одеяло и спала там. Она любила спать у стены, вытянув лапы так, что занимала половину кровати, а я практически сваливался на пол. Моя мама иногда заходила ко мне и, обнаружив ее в комнате, вытаскивала из постели и отправляла восвояси. Но, кажется, Лэсси это совсем не беспокоило, она была добродушной собакой и никогда не держала зла.
Она смотрелась очень красиво, обладая всей элегантностью рыжих сеттеров, и была очень ласковой. В конце концов мама разрешила ей остаться в доме, а однажды даже погладила ее, и мы все понимали, что для нее означал этот жест. Мама даже шутила, что Лэсси, должно быть, реинкарнация ее отца, который до того, как умер, обычно спал в той комнате, где жил я. Он тоже был рыжеволосым, а Лэсси начинала пыхтеть всякий раз, когда оказывалась там, — совсем как он когда-то. Лэсси научила мою маму любить животных.
Эта удивительная собака любила не только нас, людей, но была очень любвеобильной по отношению ко всей округе и, одного за другим, приносила потомство полукровок от каждой соседской дворняги! И мы всегда находили для щенят хороший дом. Она ходила с нами на фазаньи поля и торфяники, любила нырять в реку Кельвин и плавать за лебедями.
Как это ни грустно, но когда мне исполнилось четырнадцать, мы переехали из дома с террасой в квартиру поближе к центру города, в район Горбалс, где работали мои родители и двое братьев. Переехав, мы не могли больше держать Лэсси и других питомцев в нашем «госпитале». Лэсси отправилась жить к одному из моих старших братьев, у которого был дом неподалеку. Он не мог держать ее в доме, поэтому она жила рядом, на ферме, где могла бегать по полям. Я навещал ее так часто, как мог.
Однажды утром (мне тогда исполнилось восемнадцать) я проснулся от того, что по лицу текут слезы и ощущается всепоглощающее чувство пустоты и потери. С того момента у меня стали появляться сильные интуитивные ощущения, которые позже оказывались правдой. Я автоматически связал это чувство с Лэсси, поэтому не очень удивился, когда чуть позже в тот день позвонил мой брат и сообщил маме, что Лэсси неожиданно заболела и ее пришлось усыпить. Я был раздавлен.
Я не заводил собак до тех пор, пока не женился на Кэйти, и до рождения сыновей, Стивена и Пола. Первая собака была спрингер-спаниэлем и прожила у нас всего один день, потому что она была слишком злобной, чтобы оставлять ее в доме, где есть дети. Потом у нас была большая черная лохматая колли по кличке Синди, которую мы взяли из приюта для кошек и собак. Она прекрасно вела себя с детьми — они могли делать с ней что угодно, но она не реагировала; у нее был просто золотой характер. Она была в большей степени собакой Кэйти, поэтому, когда мы разошлись, Синди осталась с ней, а умерла, когда мальчики уже были достаточно взрослыми и заканчивали школу.
Моей следующей собакой была Эльза, которая перешла ко мне и моему напарнику по работе Джиму от его матери. Она была толстым старым лабрадором, и ее больные бедра не позволяли ей много ходить. Так что она была счастлива неспешно прогуливаться по дому с мячом во рту, пока мы работали. Тогда мы жили в квартире на цокольном этаже под Спиритуалистической церковью и были заняты делами общины, которая там собиралась.
Как-то вечером, а именно 8 декабря 1995 года, мы сидели в круге силы в Спиритуалистической церкви. Мы собирались там все вместе, чтобы помедитировать и очистить свой ум и открыться духовным сферам. Моя подруга Дронма, последовательница тибетского буддизма и духовный художник, присоединилась к нам и стала рисовать некоторых людей из мира духа, которые вышли с нами на связь в тот вечер. Когда мы закончили медитацию и остались в кругу, чтобы поделиться тем, что испытали, Дронма показала нам свои карандашные наброски. Обычно она делала семь или восемь рисунков в течение одного сеанса и часто это были изображения умерших родственников или возлюбленных присутствовавших людей. Но случалось и так, что никто не узнавал людей на рисунках. Тогда Дронма на всякий случай подписывала и ставила даты на своих набросках — вдруг со временем их значение прояснится. Они ведь могли быть и предсказаниями, смысл которых прояснится потом. В тот вечер она перевернула страницу, и мы увидели рисунок щенка спрингер-спаниеля, сидящего перед дверью.