Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции
Шрифт:
С этими словами Цезарь отошел и улегся перед пылающим очагом. Лишь только Ярро понял, что ужасная опасность миновала, он ощутил страшную усталость и снова погрузился в сон.
Когда селезень проснулся, он увидел, что перед ним стоит плошка с зерном и мисочка с водой. Несмотря на слабость, он принялся есть. Хозяйка, увидев, что он клюет зерно, подошла и ласково погладила его. Ярро снова заснул. И так много дней подряд он только и делал, что спал да ел.
Однажды утром Ярро почувствовал себя настолько бодрым, что вылез из корзинки и заковылял по полу, но, не сделав и нескольких шагов, упал да так и остался лежать. Тут подоспел Цезарь, разинул свою огромную пасть и
Но еще больше, чем к Цезарю, Ярро привязался к хозяйке. Ее он ни чуточки не боялся и даже терся головкой о хозяйкину руку, когда она приносила ему корм. Стоило ей выйти из горницы, как он вздыхал от горя; когда же она возвращалась, он радостно кричал ей на своем утином языке:
— Добро пожаловать!
Ярро начисто забыл, как он прежде боялся и собак, и людей. Теперь ему казалось, что они кротки, добры, и он полюбил их. Ему хотелось скорее выздороветь, полететь на озеро Токерн и возвестить всем уткам-кряквам, что их заклятые враги совсем неопасны и нечего их бояться.
Ярро заметил — у людей, как и у Цезаря, глаза такие спокойные-спокойные. Заглянешь в них, и тебе становится хорошо! Единственная обитательница горницы, с кем он не любил встречаться взглядом, была Клурина — домашняя кошка. Правда, и она не причиняла ему зла, но он ей ни капельки не доверял. Кроме того, она вечно насмехалась над ним за то, что он так привязался к людям.
— Думаешь, они из любви заботятся о тебе? — говорила Клурина. — Вот погоди, разжиреешь, они быстро свернут тебе шею! Уж я-то их знаю!
У Ярро, как у всех птиц, было нежное, преданное сердце, и кошкины слова ужасно огорчали его. Он не мог поверить, что хозяйка захочет свернуть ему шею. Ничего подобного не мог он подумать и о ее сынке, крошечном мальчугане, который, лепеча и мирно играя, часами просиживал возле его корзинки. Ярро казалось, что люди любят его не меньше, чем он их.
Однажды, когда Ярро с Цезарем, как обычно, лежали у очага, Клурина, усевшись рядом, начала дразнить селезня:
— Любопытно, Ярро, что вы, утки-кряквы, станете делать на будущий год, когда Токерн осушат и превратят в пашню?!
— Что ты такое мяукаешь, Клурина! — в ужасе вскочил Ярро.
— Ах, я всегда забываю, Ярро! Ведь ты не понимаешь людские речи! Не то что мы с Цезарем! — замурлыкала кошка. — А не то бы ты услыхал, как еще вчера работники, которые приходили к хозяину, толковали, будто из озера Токерн отведут всю воду и дно его на будущий год станет сухим, как пол в нашей горнице. Куда же вы, утки-кряквы, тогда денетесь?
Услыхав кошкины слова, Ярро так разозлился, что зашипел, словно уж.
— Ты — злюка, точь-в-точь как птица-лысуха, — закричал он Клурине. — Ты хочешь натравить меня на людей! Не верю, чтоб они замыслили такое! Ведь они-то знают, что Токерн — собственность крякв! Зачем людям обездоливать и лишать родного дома тысячи птиц?! Все это ты нарочно придумала, хочешь меня запугать. Чтоб тебя задрал Горго-орел! Чтоб хозяйка отрезала тебе усы!
Но утихомирить Клурину Ярро не смог.
— Так-так… по-твоему, я лгу! — мяукнула она. — Спроси тогда Цезаря! Он тоже был вчера вечером в горнице! Цезарь никогда не врет!
— Цезарь, — сказал Ярро, — ты понимаешь человеческие речи куда лучше Клурины.
Пес во время беседы Ярро с кошкой вел себя как-то странно. Он не спал, но когда селезень обратился к нему, пес зевнул и, уткнувшись длинным носом в передние лапы, мигом заснул глубоким сном.
Кошка, лукаво улыбаясь, взглянула на Цезаря.
— Сдается мне, Цезарь не хочет тебе отвечать, — сказала она селезню. — Все они одинаковы, эти собаки: не желают признавать, что люди способны на несправедливость. Мне-то уж можешь поверить; я открою тебе тайну, почему они как раз теперь собираются осушить озеро. Пока вы, кряквы, одни владели озером, люди не хотели спускать воду. Ведь от вас какой-никакой, а все же прок. Теперь же утки-поганки да лысухи и разные другие птицы, непригодные для еды, захватили почти все тростниковые заросли. Зачем же людям ради них сохранять все озеро?
Ярро, и не подумав отвечать Клурине, вытянул шею и закричал Цезарю в самое ухо:
— Цезарь! Ты же знаешь, там еще столько крякв, что они тучами носятся над озером! Скажи: ведь люди не могут сделать их всех бездомными?! Скажи: это неправда!
Тут Цезарь вскочил и так набросился на Клурину, что та, спасаясь от него, прыгнула на полку.
— Я научу тебя помалкивать, когда я сплю! — прорычал Цезарь. — Неужто я не знаю, что люди собираются спустить воду из озера в нынешнем году?! Но об этом и прежде толковали уже не раз, да ничего не вышло! А такое черное дело не по мне, нет моего согласия на это! Если Токерн осушат, где я стану охотиться? Дура ты, Клурина, радуешься чужим бедам! А где ты да я станем забавляться, когда на озере не будет больше птиц?
МАНОК
Воскресенье, 17 апреля
Через несколько дней Ярро уже так оправился, что мог летать по всей горнице. Хозяйка то и дело гладила его, а малыш выбегал на двор и собирал для него первые травинки. Когда хозяйка ласкала селезня, ему не хотелось разлучаться с людьми и он готов был остаться с ними навсегда.
Но однажды ранним утром хозяйка накинула на крылья селезня какие-то силки, мешавшие ему подняться в воздух, и передала Ярро работнику, тому самому, который нашел его в усадьбе. Сунув Ярро под мышку, работник спустился с ним вниз к озеру Токерн.
Пока селезень хворал, лед уже стаял. Старый, сухой прошлогодний тростник еще окаймлял берега и небольшие каменистые островки. Но водяные растения начали давать побеги, и их зеленые верхушки уже показались кое-где на водной глади. Почти все перелетные птицы вернулись домой. Из тростника торчали изогнутые клювы кроншнепов. По воде скользили утки-поганки с новенькими пышными воротничками из перьев, спускавшимися на их прямые шеи, а бекасы тащили травку для своих гнезд.
Работник сел в лодку-плоскодонку, положил Ярро на дно и начал отталкиваться шестом от берега. Тут в лодку прыгнул Цезарь. Селезень, уже привыкший видеть от людей только добро, сказал ему, что очень благодарен работнику, который вывез его на озеро. Только незачем было опутывать его силками! Он вовсе не собирается улетать от хозяев. Цезарь не ответил. Да и вообще в то утро он был неразговорчив.