Удивительные истории нашего времени и древности
Шрифт:
— Надо же было, чтобы все так вышло! — досадовал Лу Нань. — Всыпьте привратнику тридцать палок! Как он посмел ослушаться меня и не закрыть ворота? А этот невежа явился-таки; посмотрите, как он мне тут все запакостил. Пусть садовник завтра с утра принесет воды, вычистит, вымоет и приведет в порядок дорожки, по которым он проходил.
Затем Лу Нань приказал отправиться в ямынь, разыскать слугу начальника уезда, приносившего ему записку от Ван Цэня, и вернуть ему для передачи его хозяину подаренный чек и кувшин хойшаньского вина. Нечего говорить о том, что приказ Лу Наня был тотчас выполнен: один из его слуг пошел в ямынь и снес все, что ему было велено.
Вернемся к начальнику уезда.
Заметив, что Ван Цэнь пришел не в духе, жена
— Ты ведь вернулся с пира, почему ж ты такой сердитый?
Выслушав рассказ мужа, она обрушилась на него:
— Ты сам во всем виноват, нечего удивляться его поступку. Ты «отец и мать народа», все должны бояться тебя и уважать. А ты, мало того, что тебя несколько раз подряд унижали, так ты еще сам стал напрашиваться на визит к какому-то простолюдину. Пусть он талантливый человек, но тебе-то до этого какое дело! Может быть, это оскорбление послужит тебе хорошим уроком.
Упреки жены подлили масла в огонь. Ван Цэнь уселся в большое кресло и молча, злобно нахмурив брови, просидел в нем целый вечер.
— Нечего злиться, — сказала жена, — с древних времен говорят: «начальник уезда всесилен».
Этих слов было вполне достаточно, чтобы вывести начальника уезда из состояния оцепенения: в одну секунду мысли о сострадании к таланту и об уважении к ученому человеку сменились желанием затеять судебное дело, причинить человеку зло. Правда, в этот день Ван Цэнь ни с кем не поделился своими мыслями, но на сердце у него было неспокойно: все время думал он о том, каким путем навредить Лу Наню. Теперь его могла удовлетворить только смерть поэта. Не буду говорить о том, как начальник уезда провел эту ночь, скажу лишь, что на следующий день, сразу после утреннего приема в ямыне, он решил посоветоваться обо всем со своим ближайшим помощником, секретарем канцелярии Тань Цзунем — большим пройдохой, хитрым и опытным служакой. Человек этот всегда был в курсе дел своего начальника и часто брал для него взятки. Рассказав Тань Цзуню о визите к поэту, начальник уезда признался секретарю, что намерен отомстить своему обидчику.
— У вас, мой господин, есть все основания обвинить поэта, — ответил Тань Цзунь. — Надо только найти какой-нибудь внушительный предлог, приписать ему какое-нибудь значительное преступление, сделать так, чтобы не оставить для него никаких лазеек, — вот тогда вы сможете быть уверены в успехе дела. Боюсь, что сейчас у вас маловато материалов для обвинения; как бы дело, не обернулось против вас самих!
— Почему так? — удивился начальник уезда.
— Лу Нань — мой земляк. Я знаю, что он очень богат и что среди его знакомых и друзей есть много людей, занимающих высокие посты. Поэт нередко позволяет себе много вольностей, но все отдают дань его таланту, никто не считает его проказы особым нарушением закона и не придает серьезного значения его выходкам. Допустим, что мы его арестуем: у такого человека, как он, всегда, конечно, найдется сильная рука. Дело дойдет до высших властей — его оправдают, а если и нет, то уж во всяком случае не вынесут ему смертного приговора. Тогда, затаив против вас злобу, разве не сумеет он обернуть дело против вас самого?!
— Ты, конечно, прав. Но я не думаю, чтобы за таким легкомысленным человеком, как Лу Нань, не было каких-нибудь значительных проступков. Поди-ка все хорошенько разнюхай. А я тогда уж найду выход.
Тань Цзунь, во всем послушный своему начальнику, пошел выполнять его поручение. Не успел он уйти, как начальнику уезда принесли его чек и вино, возвращенные Лу Нанем. При виде всего этого к начальнику уезда вернулось его прежнее дурное настроение.
— Какое ты имел право принимать от него обратно эти вещи? Сейчас прикажу, чтобы тебе дали двадцать палок! — не зная, на ком выместить свою злобу, обрушился он на слугу, но тут же отпустил его и дал ему денег на вино.
Действительно, «когда б друг другу не вредили, не знали б ненависти люди!».
Выполняя приказ начальника, Тань Цзунь повсюду разузнавал и расспрашивал
Как-то днем, когда начальник уезда сидел у себя дома и с тоской думал о том, что, вероятно, так и не удастся придраться к поэту, он увидел через окно, что к ямыню бежит какая-то женщина. Когда она подбежала ближе, он разглядел, что это была Цзинь — жена Ню Чэна, младшего брата его слуги Ню Вэня. Женщине было лет тридцать, и она была очень недурна собой.
— Десять тысяч лет счастья, — произнесла женщина обычное приветствие, подойдя к ямыню и увидев Тань Цзуня. — Как хорошо, что я вас застала! Господин секретарь, не скажете ли, где наш старший брат?
— Ню Вэнь у главных ворот ямыня. Для чего он тебе понадобился?
— С вашего разрешения, уважаемый секретарь, я сейчас все расскажу. Дело в том, что когда-то мой муж одолжил у Лу Цая, слуги господина Лу Наня, два лана серебром. Два года подряд мой муж выплачивал ему проценты. В этом году мой муж батрачил у господина Лу Наня, а там принято выплачивать батракам половину годового заработка в конце года. В тот день, когда Ню Чэн получал жалованье, хозяин угостил его вином, и муж был очень доволен. Не успел он выйти от хозяина, как его остановил Лу Цай, потребовавший от него возвращения долга. Ню Чэн сказал ему, что мы рассчитывали на полученное жалованье купить все, что полагается для празднования нового года, так что сейчас отдать ему деньги он не может. Лу Цай настаивал на своем. Спор перешел в драку. Мой муж *обругал Лу Цая нуцаем и был за это избит братьями Лу Цая. Муж обиделся и, сдерживая злобу, отправился домой. После хозяйского угощения он был разгорячен; когда он дрался, грудь у него была открыта, и он простудился. В ту же ночь у мужа начался жар. Сегодня уже восьмой день, как он болеет. Даже капли воды не может проглотить. Врач сказал, что болезнь очень тяжелая и что вряд ли он поправится. Теперь остается только ждать его смерти. Об этом я и пришла рассказать нашему старшему брату.
Слушая рассказ женщины, Тань Цзунь еле сдерживал свою радость.
— Ах, вот в чем дело! — сказал он. — Если все обойдется, так ладно. А вот если муж умрет, сейчас же прибеги мне сказать. Можешь на меня положиться. Я замолвлю за тебя словечко перед начальником уезда, и мы *заставим Лу Наня пораскошелиться ! Так что проживешь в довольстве до конца своих дней.
— Если господин секретарь согласился мне помочь, что я могу желать лучшего! — радостно воскликнула женщина.
Во время их разговора подошел Ню Вэнь. Цзинь рассказала ему все, и они вместе направились домой. Когда они выходили из ворот ямыня, Тань Цзунь прокричал им вдогонку:
— Если что-нибудь стрясется, сразу же сообщите мне!
Не прошло и часа, как Цзинь и Ню Вэнь были дома. В комнате царила абсолютная тишина: дыхания больного не было слышно. Подойдя к кровати, они ужаснулись: больной лежал, неподвижно вытянувшись на кровати. Когда он умер, не известно. Цзинь заплакала во весь голос. Действительно:
Супруги при жизни, скажу вам по правде, Не больше, чем птицы из рощи одной: *«Великому сроку» предел наступает, И каждый своею дорогой летит.На плач вдовы со всех сторон сбежались соседи.
— Подумать только, — причитали они. — Ведь он же был здоров и силен, как тигр! Как мог он так скоро умереть! Бедный, бедный!
— Хватит плакать! — сказал Ню Вэнь вдове. — Прежде всего надо сообщить о его смерти моему хозяину, а потом уж позаботимся об остальном.