Удивление перед жизнью. Воспоминания
Шрифт:
Эти три недели работы, хотя в моей бедной жизни ничего не изменилось, были днями больших удовольствий. Я мало выходил из комнаты и все грыз сухой урюк, большая коробка которого оставалась после поездки в Среднюю Азию с покойным для меня театром ЦДКЖ.
Совсем забыл сказать: мне в это время было около тридцати шести лет. Возраст почтенный, но я совершенно не ощущал его. Мне казалось: я молодой человек и у меня еще все впереди.
Когда-то давным-давно, когда я учился на втором курсе, театр наш выехал на гастроли в Воронеж. Стояло роскошное жаркое лето. Мы много купались в реке Воронке, гуляли
Однажды, не помню уж в силу каких обстоятельств, укрываясь от палящего солнца, я стоял с актрисой Юдифью Самойловной Глизер в тени раскидистого дерева и, развлекая мою уважаемую собеседницу, смеясь, рассказал, как только что сидел вот на той скамейке, ко мне подошла пожилая цыганка и предложила погадать по руке. Я не люблю гаданий, не верю в них, но, может быть, не люблю оттого, что где-то, видимо, в самой глубине своего существа, боюсь их. Предреки мне какую-нибудь гадость, еще осядет она в душе и будет болтаться там ненужной мутью. Верь не верь, а вдруг?.. Нет, не люблю и не хочу гадать. И в приметы не верю, и в сны. И если иду из дома по важному делу и что-то забываю, то немедленно возвращаюсь. И если вижу явно дурной сон, с той же легкостью не обращаю на него внимания. И действительно, ничего не сбывается. А чему быть, того не миновать, хоть снись тебе одни пирожные и любого цвета кошки пусть дорогу тебе перебегают. И я не хотел услуг гадалки. Но вы знаете цыганок. Она не отходила и сыпала какие ни попадя слова, уговаривая. Тогда я достал из кармана рубль, дал ей и еще раз отклонил предложение. Цыганка подхватила деньги, сказала: «Спасибо, дорогой!» – сунула мой желтенький рубль в бездонный карман широченной юбки и со словами: «Ну, слава Богу, и брехать не надо!» – исчезла.
– Вот видите, Юдифь Самойловна, разве можно верить гадалкам! – заключил я рассказ.
Глизер молчала. И вдруг как-то задумчиво произнесла:
– Я умею гадать по руке.
Я не мог понять, шутка это или всерьез. Но по спокойному лицу собеседницы, по ее каким-то печальным глазам я понял – не шутка.
– Погадайте мне, – дерзко сказал я.
– Нет, не буду.
– Почему?
– Не хочу. Иногда видишь такое – сказать страшно.
– И скажите! Я же не верю в гадание.
Глизер сопротивлялась, я настаивал.
– Хорошо, – наконец согласилась Юдифь Самойловна, произнеся это слово уже каким-то спокойным и почти пустым тоном. – Дайте руку.
– Левую? Правую?
– Все равно.
Она взяла протянутую мной ладонь, глянула на нее без особого напряжения и через несколько секунд опустила.
– У вас будет трудная жизнь. Может быть, вы умрете молодым. Но если выживете, жизнь сложится интересно и даже счастливо.
Я видел, как ей неприятно и мучительно говорить эти слова. Она добавила: «Пора идти». И ушла.
И я забыл ее слова. Вспомнил я их спустя десятилетия, когда судьба моя обернулась светлой стороной. Вспомнил и поразился точности ее предсказания. Как я уже писал, в войну молодым я лежал в палате смертников целый месяц и должен был умереть. В тридцать шесть
Что видела Глизер на моей ладони? Может быть, действительно наши судьбы написаны на ней или на звездах? Не уверяю, но и не отвергаю категорически. Но, как и раньше, гадания не люблю, да с тех пор ни единого раза и не гадал. А теперь и гадать нечего. И в приметы совершенно не верю. И в сны. Суеверие. Вера всуе.
Вторая часть гадания Юдифи Самойловны Глизер начала сбываться в марте 1949 года.
Пьеса «Ее друзья» закончена. Кому бы ее показать? Перебираю в уме всех знакомых в театральном мире. Не нахожу, к кому не совестно было бы обратиться. Вспомнил! В Детском театре работает Тарас Дмитриевич Соловьев, бывший актер Театра Революции, игравший Жадова в спектакле «Доходное место», поставленном В.Э. Мейерхольдом. Он играл эту роль столь вдохновенно, что по праву делил шумный успех с самой Марией Ивановной Бабановой – Полинькой. И человек был открытый, общительный, ясный.
Завернув в газету свою рукопись (о перепечатывании не могло быть и речи, на это требовались деньги), я отправился на площадь Свердлова. Служебный вход в ЦДТ – со стороны улицы Пушкина. Я сунулся туда. Трепещу. В полулепете спрашиваю вахтера: не могу ли я увидеть актера Соловьева? После каких-то выяснений разрешает пройти.
Соловьева я не видел, по-моему, с довоенного времени. Встретились.
– Здравствуйте, Тарас Дмитриевич!
– А, это ты. Здравствуй, Виктор. – Дружески, как будто вчера виделись.
– Я написал пьесу…
– Да ну!
– …Хотел бы, чтобы вы ее послушали.
– Когда?
– Сейчас.
– Сейчас?
– Если у вас есть время.
– Собственно, милый, времени у меня нет. – Тарас Дмитриевич взглянул на часы. – А она длинная?
– Нет, не очень.
– Экая досада… И ты знаешь, у театра репертуар сверстан уже на весь год. Так что…
– Да я вам просто так хочу почитать…
Нежелание слушать мою никому не нужную пьесу было сломлено его человеческой деликатностью.
– Ну ладно. Только, знаешь, я послушаю один первый акт. А то меня время поджимает, на радио спешу… Запись.
– Хорошо, – обрадовался я.
– Пошли в мою гримуборную.
Когда я кончил читать первый акт, Соловьев как-то странно и таинственно произнес:
– Подожди-ка, подожди!..
И убежал. Через мгновение он вернулся, таща за руку невысокого приземистого человека.
– Познакомьтесь, это заведующий литературной частью театра Путинцев Николай Александрович. – И представил меня.
– Приходите завтра в литературную часть и захватите пьесу, – сказал Николай Александрович и скрылся.
– Дочитывай.
– А как же радио, Тарас Дмитриевич?
– Черт с ним! Читай.
Я дочитал пьесу. Соловьев что-то горячо говорил, а на прощание сказал:
– Смотри, завтра будешь читать в литчасти, а я людей созову.
Домой я не шел – плыл по московским улицам, не касаясь тротуаров ногами. Позднее я узнал, что в тот же день и последующий Тарас Дмитриевич бегал по театру и кричал, что появился новый Шекспир. Мольер, Лопе де Вега и Островский и все они вместе взятые – один его старый знакомый.