Уэйн Гретцки
Шрифт:
Разговор вертелся вокруг да около. Они спрашивали нас, почему он переехал, мы объясняли. Один из них сказал: он понимает, что пришлось пережить Уэйну в Брэнтфорде, он видел его в игре и наблюдал за тем, что творилось при этом. Мы объясняли: нас заботит прежде всего благополучие сына, а не его хоккейная карьера. Родители второго мальчика объяснили свое решение тем, что они хотели определить его в школу с иной системой обучения, но в районе, где он сможет играть в хоккей в своей возрастной группе, а не с более старшими ребятами, как это было в Брайтоне. В нашем случае все
Однако все вышло по-другому.
Джим Кинли, президент ОМХА, сказал: он лично сочувствует нам, но они не могут делать исключений, потому что тогда «каждый сможет воспользоваться этим».
И тут я завелся:
– «Каждый»? Да я не позволил бы уехать из дома даже остальным своим детям! Но ведь ситуация с Уэйном – исключительная. Он – не обычный мальчик. Даже собравшиеся здесь не могут не признать этого!
Но все было напрасно. Мы не могли ничего изменить.
– Считаем, – сказал мистер Кинли, – что в интересах мальчиков жить с родителями. Так будет лучше для них.
После заседания он издал официальный документ, гласивший: «Данное постановление подтверждает наше первоначальное решение, основанное на правилах, утвержденных Канадской ассоциацией любительского хоккея».
«Из правил Канадской ассоциации любительского хоккея, – сказал мистер Кинли, – следует, что игроки до восемнадцати лет могут переезжать из города в город только со своими родителями или опекунами. Опекунство должно быть оформлено до 1 января того года, когда переезжает игрок».
Наш адвокат оспаривал это решение. Он считал, что порой складываются обстоятельства, когда мальчик может сменить команду, и для этого достаточно разрешения, подписанного президентом и секретарем его бывшего клуба. Но из его стараний ничего не вышло. ОМХА приняла решение не в нашу пользу. Когда мы уходили, мальчики плакали.
За дверями нас ждали телевизионные камеры. Мы хотели, чтобы наши сыновья играли в хоккей там, где им нравится, и учились бы при этом в школе, которую мы считаем подходящей для них. А из этого раздули ужасную сенсацию. Все требовали от нас заявлений и деклараций. И я сделал заявление.
«Мой отец, – сказал я, – выходец из России. Он приехал в США, потом переселился на север, в Канаду.
Он вступил в канадскую армию и участвовал в сражениях. Вернувшись с войны, он поселился в Брэнтфорде. Отец всегда гордился тем, что он гражданин Канады. «В Канаде, – говорил он мне, – ты можешь делать, что хочешь, поехать, куда хочешь, говорить, что хочешь, конечно, в пределах законов государства». Мой отец перевернулся бы в гробу, узнав, что его внук не может поехать в город по своему выбору, жить там с людьми, с которыми ему хочется, и заниматься тем, чем он хочет. Это – справедливо?»
Так закончилось тогдашнее заседание. Но борьба продолжалась. Все, что последовало за этим, напоминало игру в снежки. Мы бросали в них, они – в нас. Только вместо снега в ход шла бумага. Мы обжаловали решение ОМХА в Ассоциации хоккея Онтарио, они направили нашу жалобу обратно в ОМХА и оставили решение на их усмотрение. Мы подали в Верховный суд провинции Онтарио, добиваясь
Оставался последний путь. Можно было обратиться к трибуналу ОХА (Хоккейной ассоциации Онтарио), независимому органу из трех человек, который обычно решает конфликты, если стороны не могут прийти к согласию. Однако на это могло уйти несколько месяцев, а уже наступил октябрь, и Уэйн не мог играть. Мы чувствовали себя подавленными. Но не Уэйн. Он не знал, что можно предпринять и возможно ли вообще что-либо сделать. Но зато он знал, чего хочет.
Я же был готов сдаться.
– Уэйн, придется вернуться домой и играть в Брэнтфорде, – сказал я ему.
– Я не вернусь домой ни за что, – ответил он без всяких колебаний.
В Торонто он мог играть теперь только в команде юниоров «Б». Вы спросите: почему же ему можно было играть в Торонто в юношеской команде и нельзя – в детской? Потому что юношеские команды подчинены ОХА, а не Ассоциации детского хоккея (ОМХА). К счастью, ОМХА не дисквалифицировала Уэйна, а только запретила ему переход. Если бы его дисквалифицировали и ОХА утвердила дисквалификацию, он бы оказался в западне.
Сэм Макмастер предложил:
– Он живет в Торонто, учится здесь в школе. Пусть играет за команду юниоров «Б».
– Ты сошел с ума? – взорвался я. – В этой команде двадцатилетние парни. Это взрослые мужчины! А Уэйну четырнадцать лет! Он весит всего 54 килограмма! Его попросту задавят у борта!
– Уолтер, все будет хорошо, – сказал мне Сэм.
– Отец, все будет хорошо, – поддержал его Уэйн.
И мы отправились на встречу со старшим тренером команды Джином Попилом. Это был тот еще тип! Его спокойствию можно было только позавидовать!
Уэйн, конечно, сильно нервничал. Очень не хотел возвращаться домой, но… Может быть, в этой команде его ждут только тренировки? А на игру его никогда не выпустят?… Вот чего он опасался! Он боялся, что ему не дадут играть. Больше его ничего не пугало. Он не боялся играть со взрослыми парнями.
Его нужно было подбодрить. Попил, поздоровавшись, ничего больше не говорил. Он обматывал лентой ручку клюшки. Он мотал, и мотал, и мотал. Можно было подумать, у него нет других интересов в жизни.
Сэм посмотрел на Уэйна.
– Ну, Уэйн, ты подписываешь регистрационную карточку или нет? Джин не может ждать целый день. Решайся!
Уэйн схватил ручку и подписал карточку. Он будет играть! У него появился шанс. Все, чего он хотел. Остальное его не пугало.
«Проснись, Уэйн, игра идет!»
«Я был в тюрьме, за решеткой. И думал только об одном: „Что скажет отец?“