Угарит
Шрифт:
Надо сказать, смотрелись мы очень глупо на фоне этого неожиданного намаза. Юлька даже еще их пофоткала, а я уж и не знал, что тут думать. Ясно было одно: группы нашей нигде не видно, местность выглядит совершенно незнакомой и без малейших признаков цивилизации. Словно мы проползли под землей километров двадцать и вылезли в каком-то совершенно другом месте, куда еще не провели электричество и где, небось, не ловит сеть мобильник. Впрочем, свой я все равно оставил в отеле, ни к чему он мне был сегодня.
Да,
Что ж, решение было только одно: выйти к вменяемым людям. Этот придурок, кем бы он ни был, вряд ли живет в пещере, и в его деревне, наверное, есть телефон, чтобы вызвать такси, есть карта – вообще какая-то цивилизация.
– Что ж, – сказал я Юльке, – мы сегодня из достопримечательностей осмотрели пещеру, а теперь, похоже, осмотрим родную деревню этого козленка. Во всяком случае, другого способа отсюда выбраться я не вижу. И всё из-за одного любопытного носа!
– Можно подумать, я тебя за собой в пещеру на аркане тащила, – ехидно ответила она, – Кто тебя заставлял за мной следом лезть? А теперь я же еще и виновата. Шел бы себе спокойненько вместе со всеми – обошелся бы без экскурсии на козлиную родину. А теперь-то чего страдать?
Что ответить, я так и не нашелся. Да и чего тут болтать, выбираться надо, и побыстрее, пока нас в розыск не объявили. А эти всё стоят и стоят на коленях, и что с ними делать?
– А все-таки, откуда ты знаешь арабский? – переспросила она.
– Арабский? – я растерялся. Не хотелось говорить сразу всего, особенно в этой стране… – я расскажу, обязательно. Но не сейчас, ладно? К тому же это не арабы. Это, кажется, арамеи. Только какие-то слишком уж странные.
– Кто-кто? – переспросила она.
– Очень древний народ, арамеи. Жили тут гораздо раньше арабов. Сам Авраам, по Библии, называл себя арамеем. И Христос говорил с апостолами на арамейском языке, представляешь?
– Фигассе! – Юлька многозначительно кивнула. – Ты еще и по-арамейски рубишь? Круто!
– Ладно, давай его поднимем, что ли, – сказал я и подошел к местному жителю, который исчерпал запас заунывных заклинаний и приумолк. Да и мальчишка опустил козленка на землю и стал рассматривать нас пусть со страхом, но и с явным интересом.
Я тронул мужика за плечо, жестом попросил его подняться, он робко послушался. На лингвистические эксперименты меня уже не тянуло, я обвел нас всех рукой и показал пальцами, что мы теперь пойдем. Потом сложил ладони домиком, сказал ему: «байт!» (слово общесемитское, должен понять), и ткнул его в грудь. Дескать, все вместе пойдем к тебе домой. Повторил второй раз и третий. Мужик, кажется, обо всем догадался.
Он повернулся к мальчишке, что-то резко ему приказал, тот передал ему козленка и куда-то побежал, только пятки засверкали. Пятки? В самом деле, мальчик был босиком (это по камням, по бездорожью, по колючкам местным), и вообще я только теперь заметил, как бедно оба они были одеты: мужчина в тунику, порванную и зашитую во многих местах, а мальчик так и просто в набедренную повязку. Последние бедуины так не одеваются, на самом-то деле. И куда только он побежал? Предупредить остальных? И как они нас встретят? Приключение становилось тревожным, хотя Юлька, кажется, этого не понимала.
Но мужик, взвалив на плечи несчастного козленка, с величайшим почтением звал, а точнее, приглашал нас в путь, причем обязательно хотел, чтобы мы шли первыми. Не очень было приятно ощущать за спиной дыхание такого психа, но что поделать – мы пошли.
Дорога оказалась не слишком длинной, километра полтора. Впрочем, и дорогой ее назвать было трудно – просто хорошо утоптанная тропинка, видно, что по ней ходили, а порой, судя по помету животных, ездили на ослах или верблюдах. Шли мы на запад, в сторону моря, и я не мог понять, почему, собственно говоря, здесь не было ни одного отеля, ни одного кусочка асфальта, да что асфальта – элементарной лавчонки, хоть домика – совершенно ничего. Что за экологический оазис?
Скоро нам попалось какое-то чахлое поле пшеницы за невысокой каменной изгородью, потом еще и еще одно, небольшой виноградник… Людей не было видно, только где-то вдалеке, на склоне холме, брели овцы с пастухом.
Завидев их, наш спутник остановился и закричал, что было сил: «Пу илями! Банта-илима баa!». Ну да, всё понятно: здесь илями, банта-илима пришла. Всё понятно. Будем надеяться, что это так у них называют не обед из двух блюд в нашем лице, и не заложников, которых потом обменяют на мешки долларов.
Далекий пастух откликнулся, переспросил, наш спутник, повторяя свою «банта-илима», что-то объяснил ему, и пастух, вот чудак человек, точно так же пал на землю в нашу сторону. «Йишлам лека», – на всякий случай крикнул я ему выученное приветствие на местном наречии, он поднялся на ноги, мое обращение его, похоже, ободрило. Хорошо все-таки, что языки я с детства ловлю на лету.
– До чего же бедно они тут живут, – задумчиво сказала Юля и сфоткала пастуха.
– Зато вежливые очень, – ответил я, – прямо на землю падают, когда здороваются.
– Может, и нам так надо? – с сомнением спросила она.
– Кажется, нет, мы у них что-то вроде больших господ. Банта-илима ты у них какая-то.
– Сам ты банта-илима! – возмутилась девушка, – завел меня непонятно куда, и еще обзывается!
– А ты лучше батарейки побереги – мы в деревню когда придем, там наверняка много интересного будет.
– У меня запасные есть.
– И еще ты вот что… ты не особенно их в открытую фотографируй, ладно? А то видишь, как они непредсказуемо реагируют.