Угасающее солнце: Кесрит
Шрифт:
Они миновали тысячи старых могил, которые существовали с незапамятных времен. Затем они прошли мимо двенадцати свежих могил. Согласно обычаю, мертвые были похоронены так, чтобы видеть восходящее солнце. Это были каты — воспитатели детей. С ними были похоронены и те из детей, для которых суровые условия Кесрит оказались непереносимыми. Они, наверное, были бы живы, если бы Интель не выбрала Кесрит для основания эдуна. Регулы предлагали ей много миров — прекрасных зеленых планет, но Интель выбрала Кесрит. И она осталась непреклонной в своем решении. «Кузница
Лицами к заходящему солнцу, в своих могилах спали вечным сном тысячи сенов, и среди них девятнадцать свежих могил тех, чью смерть Ньюн помнил. Сены, мягкие и уязвимые, тоже умирали, не выдержав сурового отбора, предложенного Интель. Из всех них остались в живых только Мелеин и Сатель.
На самых высоких утесах находились могилы Матерей и тех кел'ейнов, что оставались с ними до конца. Никто не мог сказать, сколько Матерей было на Кесрит. Ньюну называли цифру пятьдесят девять, но он знал, что никто из кел'ейнов не мог сказать это с уверенностью. Все это промелькнуло в голове Ньюна, когда они наконец повернули к могилам келов.
Их было всего несколько сотен — совсем немного по сравнению с могилами других каст. Конечно, Келы умирали гораздо чаще, чем Сены и Каты, но здесь, на Кесрит, их могил было немного.
Ньюн остановился у свежей пещеры, где были погребены ветераны Нисрена. Он не позволил себе сесть и стал помогать откатывать тяжелые камни, загораживающие вход. Руки его дрожали от усталости, но он не мог не помочь этим упорным старикам. Кровь с израненных рук Ньюна падала на камни, которыми будет закрыт вход в гробницу Медая.
Кел'ейнов хоронили иначе, чем мертвых из других каст. Каты и сены смотрели на долину Сил'атена с запада и востока; но лица мертвых келов были направлены на север, откуда, согласно их верованиям, приходит зло. Ряд за рядом лежали во мраке мертвые. Когда Ньюн зажег лампу, он увидел их закутанные в уже истлевшие черные мантии тела с накинутыми вуалями. Закрытые вуалями лица были обращены к северной стене пещеры.
В холодном воздухе пещеры пахло тлением. Темнота подавляла. Ньюн стоял и чувствовал, как гудят его ноги. Старые келы положили Медая в один ряд с остальными. Затем они встали и, глядя на север, свершили над ним Шон'джир — ритуальный обряд. Ньюн повторил слова, которые произносили при рождении и смерти, приходя в мир, где жил Народ, и уходя из него:
Во Мраке начало
Во Мраке конец,
А меж ними Солнце,
Но затем придет Мрак.
И в Мраке том
Конец каждого.
Слова гулко разносились по пещере. Густая тьма окружала их. Ньюн смотрел на своих братьев — мертвых и живых — и видел, насколько они ничтожны перед всемогущим Мраком. Единственное, что отличает живых от мертвых — это слабое дыхание и жалкие звуки, которые могут извлекать живые. Ужас охватил Ньюна, ему захотелось выскочить из пещеры, но он сдержался. Его губы продолжали произносить слова.
Из Мрака во Мрак
Путь каждого.
Из
Наш путь.
И после Мрака
О братья, о сестры,
Придем мы домой.
Он никогда не вдумывался в слова. Он их произносил, но не понимал. Сейчас, глядя на ряды мертвецов, он чувствовал на себе их взгляд.
«Домой».
Вот сюда.
Он заставил себя быть спокойным и выйти из пещеры последним. Но даже очутившись под звездами Кесрит, он ощутил в себе такой холод, который не смогли бы растопить тысячи солнц.
— Закрой вход, — сказал Эддан.
Ньюн собрал камни один за другим, установил их на место, скрепил. Теперь между ним и Медаем была каменная стена. Дышать было трудно. Он обнаружил на своих щеках слезы и ему стало стыдно за это перед Медаем.
«Не так, как ты, кузен, не так, как ты», — думал он, выкладывая стену — спасение от мертвых, от ветров, песка, зверей, спасение для него самого от правды, замурованной в пещере.
Они сделали все, что надо. Они уплатили свой долг. Братья взяли горсть пыли и пустили по ветру, прощаясь с дорогими могилами. Затем немного отдохнули перед тем, как пуститься в долгий, трудный и опасный обратный путь.
Взошла Соах, вторая луна, и стало немного светлее. Эддан шагал первым, нащупывая путь своим посохом. Он шел очень осторожно. Ньюн шагал рядом с Сайреном, который был полуслеп, но слишком горд, чтобы принять помощь. Ньюн изредка делал вид, что очень устал, выдохся, что долгий путь и израненные руки полностью вымотали его. Тогда он останавливался для отдыха, давая отдохнуть старику. Он не думал о своей гордости, он старался не обидеть Сайрена. Ньюн больше не был юношей для этих стариков. Он стал их товарищем.
Они вместе делили пищу и воду, сидя вшестером в темноте, когда скрылась луна. Братья осматривали его руки, жалели его и давали всевозможные советы, исходя из своего опыта. Эддан сорвал побег какого-то растения и смазал раны его соком. Боль моментально утихла.
Путешествие продолжалось. Сайрен, который наверняка сразу же раскусил хитрость Ньюна, положил юноше руку на плечо и признался, что порядком устал.
В конце концов они приблизились к эдуну.
Когда они вернулись, снова был вечер. Вход в эдун был ярко освещен: их ждали. У ворот стояли дусы.
Теперь торопиться было незачем. Ньюн изо всех сил старался поддерживать старого воина, чтобы тот мог дойти до дома на своих ногах. Поэтому они шли к эдуну очень медленно, хотя в душе каждого теснились мрачные предположения — не случилось ли что-нибудь ужасное, пока их не было.
Но в дверях стояла Мелеин. Она, откинув вуаль, приветствовала всех. Келы тоже откинули вуали, входя в дом.
— Все в порядке? — спросил Эддан девушку.
— Все нормально. Входите, успокойтесь.
Они вошли усталые, замерзшие, и сразу же прошли в Святилище. Это было первое, что им следовало сделать. Там они помолились, вымыли лица и руки. И только после этого направились к лестнице, ведущей в башню Келов.