Уха из золотой рыбки

Донцова Дарья

– Преподаю французский, а ты русский и литературу, как я сумею справиться с классом?

– У тебя высшее филологическое образование, – ныла Нинка, – ерунда! Проходим по литературе Горького «Песня о Буревестнике». Неужели не помнишь?

– Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах, – внезапно вырвалось у меня.

– Вот видишь! – обрадовалась Нинка. – Все великолепно знаешь, ну умоляю!

Скрепя сердце я согласилась и оказалась перед школьниками. Первые занятия прошли без приключений, я перестала бояться детей, а они меня. И вот теперь представьте себе картину. Школа. Урок литературы. Я восседаю у доски, по очереди вызываю на «сцену» учащихся,

отвечающих домашнее задание. А следовало выучить наизусть всю ту же «Песню о Буревестнике». Честно говоря, я не очень понимала, отчего столько учебных часов было отведено на тщательный разбор более чем простенького, незатейливого стихотворения, но программа составлялась не мной.

Бедные дети бубнили строки. Те, кто уже отстрелялся, спокойно занимались своими делами, остальные уткнулись в учебники, скорей всего, процесс зазубривания стихотворения происходил прямо тут, в классе. Но я не вредничала, мне было жаль несчастных ребят, давившихся революционной лирикой. Будь моя воля, почитала бы им Ахматову, Пастернака или Цветаеву. Но за это в те годы могли лишить диплома, к тому же неприятности случились бы и у Нинки, и у директрисы, разрешившей мне взять на время класс. Поэтому оставалось только, скрывая зевоту, слушать очередного выступающего. Наконец предо мной предстал Сережа Глотов.

– Давай, милый, – велела я.

Сережа принялся запинаться:

– Чайки… чайки…

Видя, что он «плавает», я подсказала:

– Чайки стонут…

Сережа просиял и с невероятным энтузиазмом начал выкрикивать:

– Чайки стонут перед бурей, стонут, МОЧУТСЯ над морем…

Выговорив последнюю фразу, он замолчал, видно, понял, что сказал не то. Класс притих. Мне следовало спокойно поправить мальчика: «Стонут, МЕЧУТСЯ над морем», – но основная моя беда – детская смешливость.

Я уткнулась носом в журнал и попыталась задушить приступ хохота. В классе воцарилась просто гнетущая тишина. И вдруг с «камчатки» послышался бодрый голос двоечника Федотова, никогда не утруждавшего себя приготовлением домашнего задания:

– Ну и чего удивительного? Это они от страха просто!

Урок был сорван, все стонали от смеха, не имея сил даже выйти на перемену. Учитель математики был крайне удивлен, обнаружив меня на преподавательском месте, а детей за партами после звонка, позвавшего всех на следующий урок.

Впрочем, что там оговорка ленивого Сережи! Не далее как неделю тому назад я купила в аптеке хорошо всем известный бальзам «Золотая звезда» и в первый раз решила прочитать приложенную к нему инструкцию. Синим по белому там было напечатано: «Применять по рецепту врага». Дальше – больше: «Золотая звезда» является отличным подарком для старых и утомляющих больных». Осталось только сообразить, каким образом следует по рецепту врага применить замечательное лекарство, чтобы старый больной перестал вас утомлять.

Ладно, «звездочки» производят иностранцы, ну не нашлось у них хорошего переводчика, но как объяснить, что некое таинственное ООО «Паритет Дельта» выпустило сливочный батончик «Мордоклейка»? Я сама купила его в супермаркете и долго удивлялась. Ладно бы изготовители назвали, кстати, вполне вкусную конфету, допустим, «Зуболомка» или «Горлонепроходимка», я бы, в общем, их поняла. Но «Мордоклейка»? Что они хотели этим сказать?

Глава 27

К дому Аси я подкатила уже в темноте и аккуратно втиснула «Пежо» между двумя старыми помятыми «Волгами». На первом этаже оказалась всего одна квартира, расположена она была прямо у входа, я поднялась на три ступеньки

и сразу очутилась перед дверью. Недолго думая, я ткнула в звонок. Без всяких вопросов дверь распахнулась, и появилась девушка, одетая в синие джинсы и нежно-голубой пуловер. На носу у нее сидели большие очки в круглой оправе.

– Вы ко мне? – очень серьезно спросила она.

– Здравствуйте, – улыбнулась я, – позовите Розу.

– Роза Владимировна перед вами, – сухо ответила девица.

Надо же! Такая молоденькая, а величает себя по отчеству.

– Что-то вы поздно спохватились, – укоризненно покачала головой юная особа, – уже первая четверть заканчивается. У меня учеников полный комплект, пришлось всех пододвигать, чтобы время высвободить.

Мне моментально стала понятна ее странная, не вяжущаяся с почти детским возрастом серьезность.

Роза – учительница. Для пущей солидности она нацепила идиотские очки, наверняка зрение у нее отличное, но родители не слишком доверяют педагогам, которые только что вылезли из пеленок. Юношам в этом плане легче – небольшая бородка, пусть даже жидкая, клочкастая, здорово старит. А что делать девушкам? Пожалуй, очки тут лучший выход из положения. И учеников у нее нет. Я сама когда-то была такой. Репетиторством занялась на третьем курсе и очень хорошо помню, как набивала себе цену. Листала специально заполненную вымышленными фамилиями записную книжку, бормоча:

– Куда же вас пристроить, ума не приложу!

Это потом учеников набралось столько, что и в самом деле кое-кому пришлось отказывать, но по первости я хваталась за любую возможность подработать.

– Входите, – помягчела Роза, – сейчас придем к консенсусу.

Стараясь не рассмеяться, я влезла в предложенные тапочки и пошла за хозяйкой. Квартира неожиданно оказалась большой. Комната, куда меня привели, была забита книгами, полки шли от ковра до потолка. На них тесными рядами стояли собрания сочинений, те самые, выпущенные в советские годы. Розовые томики Вальтера Скотта, коричневые Бальзака, оранжевые Майн Рида, темно-зеленые Виктора Гюго. Другая стена была сплошь занята отечественными авторами: Чехов, Бунин, Тургенев, Достоевский. А вот и книги цвета морской волны, собрание Куприна. Интересно, у них тоже отсутствует один том? Точно. Как и у нас с бабушкой, у родителей Юлечки кто-то «утащил» том номер шесть, там была помещена повесть «Яма», считавшаяся в целомудренные советские годы настоящей порнографией. Бедный Куприн, задумавший и написавший повесть о непростой доле профессиональных проституток, и предположить не мог, что несколько поколений читателей будут, затаив дыхание, перечитывать пикантные места, пролистывая нравоучительные пассажи и абзацы, обличающие торговлю женским телом, совсем с иными, чем у автора, мыслями. К тому же Куприн считается классиком русской литературы, и какое замечание вы можете сделать ребенку, изучающему его произведения? Поэтому большинство родителей поступало просто: изымало шестой том с полок и серьезно заявляло:

– Ну и люди пошли! Украли книгу.

Из всех моих подруг «Яма» оказалась только у Верки Карапетовой, она и дала ее нам с Ликой почитать. Как сейчас помню вытаращенные глаза Верки и ее быстрый шепот:

– На, только на одну ночь! Да смотри, чтобы бабушка не заметила, а то моим родителям настучит.

Следующее открытие, которое сделали мы, тринадцатилетние девочки, был «Декамерон». Его издание тоже нашлось у Верки. А Лика познакомила нас с романом Золя «Нана», пожалуйста, не путайте эту книгу и некогда популярную музыкальную группу, между ними нет ничего общего, кроме названия.