Уильям Шекспир. Гений и его эпоха
Шрифт:
И он, умудрившийся уронить свой кирпич на ноги всех актеров, был посажен в Маршалси, лондонскую тюрьму, вместе с Габриэлем Спенсером и Робертом Шо — оба члены труппы лорда Пемброка. Разыскивали Нэша, но Нэш уехал в Ярмут, есть там селедки и писать о них «Великопостное питание Нэша», работу в духе Джойса («Святой Денис для Франции, Святой Джеймс для Испании, Святой Патрик для Ирландии, Святой Георгий для Англии и красная Селедка для Ярмута»). Джонсон, не дурак от природы, до своего ареста вступил в труппу «слуг лорда-адмирала» и получил от Хенслоу задаток в четыре фунта, так что он не бедствовал в тюрьме, пока отсиживал свой срок. Театральные труппы ожидало бездеятельное лето; они не смели думать об осени и зиме. Можно не сомневаться, что Шекспир в это время вернулся в Стратфорд. Он, наконец, подкрепил свое дворянское звание покупкой старого дома Клоптона — «Нового места». Трагедия создавшегося положения отозвалась в нем новой болью. Дворянский герб и самый красивый дом в Стратфорде, но нет сына, который унаследовал бы его славу.
Дела редко
Если Бербедж когда-нибудь просил Шекспира заняться новомодными комедиями, наполнить их острой сатирой и представить самые разные темпераменты, то теперь, после скандала с «Собачьим островом», он, вероятно, больше не заикался об этом. Но, по иронии судьбы, то, что казалось Шекспиру и Бербеджу убедительным аргументом против представления на сцене современных образов — то есть опасность быть обвиненным в подстрекательстве к бунту, — нависло над одной из безобидных исторических трагедий Уилла. Он написал «Ричарда II», потому что эта пьеса была логическим началом истории войны Роз, и сейчас его пьеса была опубликована Эндрю Уайзем, хоть из нее и вырезали сцену низложения государя. Люди читали эту пьесу не из-за ее литературных достоинств, они видели в Болингброке Эссекса. Разгоряченные головы последователей обиженного графа искали параллели в двух периодах, и пьеса Шекспира снабжала их материалом. Человек дела, невинный в своих намерениях, никогда не выступавший по характеру своей работы на арене пропаганды, просто считал, что настало время продолжить великую историческую серию и посмотреть, каким материалом о Генрихе IV могли снабдить его «Хроники» Холиншеда.
Но у «слуг лорда-камергера» возникли неприятности, связанные с театром. Договор об аренде земли, на которой стояло здание, истек, и владелец, Джайлс Аллен, не собирался продлевать его. Казалось бы, актеры могли подыскать другое место, на открытом воздухе, но им хотелось играть в театре под крышей. Джеймс Бербедж, который умер в феврале 1597 года, предвидел, что будущее драмы не столько связано с народной аудиторией, невзыскательными зрителями, которые жевали колбасу, чеснок, свистели и плевались, сколько с теми образованными дворянами, которые могли оценить удачную эпиграмму, мелодичную строку и уместную аналогию с классикой. Лили с успехом руководил частным театром в Блэкфрайерсе, в котором его мальчики-актеры ставили те изящные небольшие пьесы, которые так нравились публике более высокого ранга. Здание состояло из большого зала, в котором шли представления, и определенного количества комнат, которые использовали под жилье. У Лили возникли неприятности с землевладельцем, в результате чего зал передали итальянцу, учителю фехтования. Сейчас не было никакого фехтования, и Бербедж за умеренную плату снял зал и превратил его в театр, пригодный для труппы лорда-камергера. Но богатые съемщики прилегающих квартир упросили Тайный совет запретить играть там пьесы, и Совет был только счастлив прислушаться к их мнению. В этот момент, в октябре 1597 года, «слуги лорда-камергера» почувствовали вполне понятную незащищенность. Вдобавок, после смерти Джеймса Бербеджа, Джайлс Аллен сменил гнев на милость и возобновил переговоры об аренде земли, на которой стоял театр. Возможно, под влиянием профессионально убедительных доводов Дика Бербеджа он начал возлагать громадную надежду на актеров, однако его не удавалось уговорить изложить свои соображения на бумаге, он отказывался даже поставить свою подпись под новой арендой, которую охотно предлагали Дик и его брат Гилберт. Между тем, не имея никаких законных прав на аренду, «слуги» выехали из театра. К счастью, Джеймс Бербедж и Джон Брейн приобрели около десяти лет назад расположенное поблизости здание «Куртины», но никто не хотел думать о нем как об альтернативном доме. Здание нуждалось в ремонте и было лишено минимальных удобств.
Шекспир продвигался вперед с правлением Генриха IV, уверенный, что с трудом коронованный Болингброк свяжет воедино все события. Издание «Ричарда II» Уайза было готово к повторной печати; его читателям хотелось узнать продолжение истории. Это была длинная история, как считал Шекспир, и ее продолжительность не зависела от того, что делал король Генрих. Действительно, король Генрих намного меньше интересовал Уилла, чем его сын, принц Уэльский. Пытаясь как-то неохотно следовать моде, Шекспир окружил принца бандой шутников: Бардольф, Пистоль, Пойнс и толстяк по имени сэр Джон Олдкасл. Шекспир нашел этого героя в старой пьесе «слуг королевы» — «Славные победы Генриха V», но его герой имел исторического прототипа, лолларда (участника еретического движения), мученика, сожженного в правление Генриха V. Этот Олдкасл имел титул лорда Кобхема, и этот род еще существовал. Нынешний лорд Кобхем запротестовал, увидев одного из своих предков опозоренным: в театральной постановке это был толстяк, пьяница, трус и бесчестная личность. Герою следовало дать другое имя; он стал сэром Джоном Фальстафом.
Фон хроник — и части первой, и части второй — война, гражданская война, с мятежным Генри Перси,
Такому Фальстафу предстояло стать одним из самых любимых персонажей мировой литературы, что останется вечной загадкой для тех, кто ставит знак равенства между любовью и моральным совершенством. Но для тех, кто не видит никакой добродетели в войне, правительственной пропаганде, квасном патриотизме, тяжелом труде, педантичности и кто дорожит падшей человечностью, когда она обнаруживается в мошенничестве и острословии, здесь нет никакой тайны. Дух Фальстафа — великий столп цивилизации. Он исчезает, когда государство слишком могущественно и когда люди слишком заботятся о своей душе. Когда мы говорим о шекспировском духе, порой мы имеем в виду главным образом Фальстафа. Когда у Оруэлла в «1984-м» Уинстон Смит пробуждается с именем Шекспира на устах, его подсознание не взывает к патриотически настроенному оратору или защитнику наведения порядка и повиновения в государстве; оно погружается в шекспировско-фальстафовский народный дух, вспоминая остроумного, непочтительного зубоскала, издевающегося над политическими лозунгами, старого, глумящегося надо всем Силена. Сейчас такие личности, как Фальстаф, почти исчезли, и поскольку власть государства расширяется, то вскоре будет ликвидировано и то, что еще осталось. Мы дорожим Фальстафом, испытывая по отношению к нему неизбывную ностальгию.
Есть, мне кажется, что-то от Шекспира в этом человеке, так же как и у Шекспира, обладавшего богатым воображением проектировщика, есть что-то от этого громадных размеров бога вина и трусости. Он не просто жирный мятежник, пытающийся вылезти из тощего конформиста. Он остроумный шут небольшого двора, Шекспир в доме Саутгемптона. Его терпят, но основательно презирают. В конце пьесы друг, который стал королем, отказывается от Фальстафа и призывает его покаяться. Фальстаф задолжал тысячу фунтов.
И приблизительно ко времени написания пьесы «Генрих IV», должно быть, пришел конец дружбе Уилла с Саутгемптоном. Фрейлина королевы, которую соблазнил граф, госпожа Вернон, исчезла на семь месяцев с ребенком. Граф сыграл роль человека, который тайно увез ее в Париж и женился на ней, но после их возвращения разгневанная королева засадила и Саутгемптона, и его графиню в тюрьму. С этого момента и далее Саутгемптон будет целиком солидарен с Эссексом. Не останется больше времени выслушивать добрые советы своего плебейского друга или заводить вульгарных друзей-актеров. Но граф принял, хоть и с большим запозданием, один совет: он рабски последовал указаниям своего ментора — сначала сделал свою избранницу беременной, а потом женился на ней.
Итак, для Шекспира Фальстаф был наглядным доказательством его мастерства и неиссякаемым источником накопления денег, он был, как ему и полагалось быть, всеобщим любимцем, и двор снисходительно смеялся над его шутками. По традиции считают, что «Виндзорские насмешницы», где показан влюбленный сэр Джон, были сочинены по личному указанию королевы, которая не хотела расставаться с Фальстафом. Маловероятно, чтобы Шекспир по доброй воле захотел показать Фальстафа в еще одной ипостаси. В «Генрихе V», чьей темой была справедливая и славная война, не оставалось места для пьяного циника, и Шекспир мудро, всего в одной сцене, преисполненной изумительного пафоса, расправился с ним. Фальстаф «Виндзорских насмешниц» несимпатичен; вожделение не к лицу ему, и он проигрывает в остроумии, находясь в окружении себе подобных.
Бен Джонсон, должно быть, одобрил Фальстафа, несмотря на свою критику в адрес Шекспира за отсутствие у него фундаментального знания античности. Фальстаф, вероятно, показался ему достаточно хорошо разработанным комическим персонажем в не слишком хорошо построенной пьесе. Для Бена шекспировские пьесы были лишены формы: они разваливались на части. Они нарушали законы античной драмы, которая учила искусству концентрации внимания публики через единство времени и места. Действие пьесы должно длиться не дольше одного дня и происходить на одном месте — тогда все в порядке. Но нельзя, подобно Шекспиру, растягивать действие на несколько лет, перенося его из города в город, даже из страны в страну. Внимание публики рассеивается; это слишком тяжело для восприятия, столько информации нелегко переварить. Таков, вероятно, был совет Бена Джонсона новым драматургам. Бен и Уилл, сидя за рыбным обедом в «Русалке» или за кружкой эля в «Тройной бочке», часто спорили о своем искусстве. Бен, как говорят, был человеком тучным, напоминал испанский галеон, но Уилл обладал маневренностью английского военного корабля.