Уклоны мистера Пукса-младшего
Шрифт:
Посланный сержантом констэбль возвращается. Глаза Джемса жадно смотрят на его руки — нет, констэбль не принес его портфеля…
Мистер Пукс не может знать, что египтянка, к которой он так опрометчиво поехал, — аферистка, мистер Пукс не может знать, что, почуяв сомнения полиции в ее квартиранте, египтянка поклялась, что к ней никто не приезжал, мысленно высчитывая в этот момент, сколько она заработает на продаже вещей Пукса.
Допрос был суров и краток. Так он сознается в том, что он Тама-Рой? Он продолжает упорствовать, говоря, что он — Джемс Пукс? А зачем он приехал в Каир? Он не имеет никакого отношения к сегодняшней демонстрации? А откуда у него листовка? И где его документы?
Таким образом мистер Пукс был отправлен в камеру участка, как подозреваемый в организации демонстрации против британской короны.
Однако, когда первая горячка волнения спала, сержант начал обдумывать все обстоятельства этого удивительного дела.
И чем больше вдумывался в подробности сержант, тем большие сомнения терзали его душу; а вдруг этот субъект действительно — Пукс?
Утро принесло ряд неприятных новостей — на пароходе мистер Пукс действительно занимал каюту первого класса, он действительно сошел с судна в Каире, в санатории действительно оставлено место для мистера Пукса и, главное, Тама-Рой, как это сообщили по радио, находится на судне, — короче говоря, сержант к полудню следующего дня понял, что он ужасно ошибся.
Дело Пукса, между тем, шло по инстанциям. В девять утра Пукс предстал перед судьей.
— Организатор демонстрации, ваша милость, — доложил представитель полиции. — Установлена личность. Тама-Рой. Именует себя Пуксом, ваша милость.
Дело Пукса было тридцать вторым у судьи. Судья даже не взглянул на Джемса.
— Высылка из пределов страны. Конфискация имущества. До высылки — арест.
Приговор был краток. Дело Джемса вместе с полусотней подобных дел направилось к правительственному комиссару, оттуда к командиру порта; командир порта повел длинные переговоры с капитанами судов и, наконец, выяснил, что «Мария» с грузом апельсинов сегодня вечером отходит в Одессу.
Джемс, еще сидя в камере, понял, что он погиб. Машина-автомат правосудия зажала его своими челюстями. Сопротивляться бесполезно. Спасти его может только чудо. Но чудес не бывает. Джемс апатично пошел в суд, не расслышал даже приговора, апатично вернулся в камеру и упал на койку — все кончено, он погиб.
Сержант окончательно уяснил себе свою ошибку только к вечеру. Около часу ушло на то, чтобы выяснить, где сейчас находится Джемс Пукс. Добившись, наконец, точных сведений, сержант помчался на пристань.
«Мария» отходила от мола. Сержант уныло обвел глазами водную гладь — ни единой шлюпки или катера. Сержант кричал, но его не услышали.
А, может-быть, так лучше? Ну, сержант ошибся. Но об этой ошибке никто ведь не узнает — Пукс обязательно погибнет на севере. Может-быть, так действительно лучше. Но в последний момент сержант все-таки решился на героическую попытку: он помчался вдоль мола, догоняя судно. Вот у конца мола судно легло в поворот, сержант задыхается, добегает — поздно, до судна больше сотни сажен…
Сержант вздыхает, а потом начинает хохотать:
— Председатель юношеского отдела «Лиги ненависти к большевикам» едет в данную минуту в страну большевиков, как политический эмигрант, как коммунист Тама-Рой! Это великолепно! Это очень смешно, чорт возьми… Оч-чень смешно!..
Часть вторая
Мозги выворачиваются наизнанку
Глава шестая,
в которой мистер Пукс-младший начинает терять рассудок.
Паралич воли, бездумный покой, отрыв от земли, смерть души, безразличие — вот и весь Джемс Пукс-младший, как на ладони. Целый день в каком-нибудь закоулке, а ночью — нервная, быстрая прогулка по палубам. Все равно, жить осталось только несколько дней…
Джемс пытается привести свои чувства в порядок, сжимает голову, ломает пальцы — напрасно: жесточайшая реальность окружающего выбивает из-под его ног всякую почву для логических размышлений. Шутка ли сказать, его, Пукса, лучшего из лучших британцев, идеального представителя нации, класса, текущего счета, его, Пукса, председателя юношеского отдела «Лиги ненависти к большевикам», везут в Советскую Россию, как коммуниста, как по-лит-э-ми-гран-та, везут, как высланного из пределов Египта за участие в антибританской демонстрации, как индусского большевика!
К своим возврата нет… Милый Лондон, такой широкий, где каждый поворот улицы, каждый камешек рассказывает чудесные истории… Милая Англия… Впрочем, Англия перестала быть милой. Англию нельзя уже назвать «старой, доброй Англией» — в старой, доброй Англии не было ослов в полицейской форме, посылающих джентльменов прямо в пасть к большевикам. Именно, в пасть — Джемс ни минуты не сомневается в своей смерти. Совершенно понятно, что кровожадные агенты ГПУ [30] еще на пристани перехватят Джемса, который, по их мнению, обманом влез в шкуру коммуниста, и тут же, на пристани, под пение ужасных песен, расстреляют его… Правда, через годы беспристрастный историк занесет имя «Джемс Пукс» на золотые страницы истории героических подвигов. Но это будет через годы, чорт возьми, а расстреляют Пукса через тридцать-сорок часов. И неужели легче умирать, зная, что ты попадешь в историю? Джемс понимает, что он и без того влип в историю. В невероятную историю, начинающуюся насморком, а заканчивающуюся расстрелом…
30
Автор все время употребляет название ЧК, вместо ГПУ. В тех местах, где это было возможно, мы исправили его ошибки как в этой области, так и вообще в области названий советских учреждений (Прим. перев.).
Джемс потихоньку начинает плакать. Старые и молодые люди, проходящие мимо него, качают соболезнующе головами:
— Что сделали с мальчиком англичане!
Старые и молодые люди, прошедшие сквозь дьявольский строй арестов, заключений и приговоров, люди, принявшие высылку из родной страны, как отпуск, как временный отдых, — искренно жалеют молоденького индуса-коммуниста, растрепавшего свои нервы в борьбе с империализмом. Однако их жалость — ничто по сравнению с жалостью, какую чувствует по отношению к самому себе Джемс:
Такой молодой, а уже почти мертвый… А как хочется жить! Может-быть… разумнее сразу броситься в море? — Джемс нагибает голову над бортом. Брр, какая суровая и чужая вода. Нет, лучше страдать, чувствовать приближение смерти, но все-таки оттягивать роковой конец, вырывать у смерти минуты…
Как хочется жить! А город [31] , в который его везут, уже виден на горизонте.
«Мария» медленно огибает маяк, входит в порт, гремящий трудом, и ошвартовывается у мола. На набережной очень много людей. В тихом, вечернем воздухе полощется большое красное знамя. Заходящее солнце ласкает последними своими лучами медь инструментов духового оркестра.
31
Мы намеренно опускаем описание города автором, так как оно полно ошибок и неправильностей. Да и вообще мы приглашаем читателя не очень изумляться ошибкам автора в описаниях нашей страны. Последний, очевидно, никогда не был в СССР (Прим. перев.).