Украденное счастье
Шрифт:
«Анжела, примерь, пожалуйста. Хочу посмотреть, как на тебе сидит».
Я отвечаю:
«Папа, ты в своем уме? Я уже взрослая. У меня муж есть!»
При слове «муж» он вообще теряет рассудок:
«Не желаю о нем слышать! Не желаю!.. Давай бросим все и уедем на необитаемый остров! Будем там жить вдвоем. Только ты и я. Ты же знаешь, у меня есть свой маленький остров, к югу от Полинезийских островов…»
«Пап, ну ты что? – отвечаю. – Ты думаешь, что говоришь? У меня вся жизнь здесь: Владимир, дом, учеба… Как ты себе это представляешь? Я что, по-твоему, брошу тут любимого мужа и уеду?»
Когда я говорю такое, отец весь сжимается, точно его ударили. На него становится больно смотреть. Таким я его никогда не видела. Гляжу и не верю – неужели это мой
Эти перемены меня огорчают. Если бы не отец, не его странное отношение ко мне, не постоянные проблемы с мамой, я могла бы назвать себя счастливейшей из женщин. Ведь у меня есть все, о чем только можно мечтать! Замечательный муж. Самый дорогой и близкий мне человек, Владимир. Свой, наконец-то, собственный дом, который я могу обставить именно так, как мне нравится. Долгожданная возможность делать, носить и говорить то, что хочется именно мне, а не папе. А еще я учусь в университете на втором курсе! Это Владимир настоял, чтобы я туда поступила. Конечно, мне и самой всегда хотелось учиться, но сначала не сложилось, а потом было уже неловко – ну что это я вдруг в двадцать с лишком лет сяду за парту вместе со вчерашними школьниками! Тем более что я, конечно, уже давно забыла все, что изучала в школе. Но Владимир поддержал меня, сам занимался со мной, учил писать конспекты. Я стала студенткой, и сокурсники легко приняли меня в свой круг. Оказалось, что я далеко не самая взрослая среди них. У нас есть одна женщина, Марта, так ей и вовсе сорок лет, дети взрослые. И она нисколько этого не стыдится, говорит, что изучать психологию как раз и нужно только тогда, когда станешь зрелой личностью. И я с ней полностью согласна. Чтобы понимать других людей, надо сначала многое пережить самому.
Теперь, когда я слушаю лекции по психологии и читаю научные книги, я все воспринимаю в другом свете. Например, наши отношения с мамой. Раньше мы с ней как-то не были близки, но после замужества и поступления в университет я сумела наладить с ней контакт, и мама с радостью пошла мне навстречу. Сейчас мы точно подруги, часто встречаемся, много разговариваем, делимся тем, что у нас на душе. Она знает все о моей семье, и я теперь в курсе всего, что происходит в ее жизни. И хотя они с отцом формально не разведены, я нисколечко не осуждаю маму. Бедненькая, как она, оказывается, настрадалась за эти годы! А мне и в голову не приходило, что мой отец мог быть так жесток. Со мной-то он всегда вел себя совершенно иначе!..
Может, и хорошо, что раньше я ничего не знала о том, насколько у них с мамой сложные отношения. Ведь долгое время я была «папиной дочкой», всегда и во всем с ним соглашалась и, конечно, приняла бы его сторону, если б мне вдруг пришлось выбирать. Представляю, сколько боли я бы добавила маме! Будто ей своих проблем мало. Нет, слава богу, что они сумели до поры до времени держать все в тайне. Теперь-то, после моего замужества, когда я каждый день получаю доказательства того, насколько отец ненавидит Владимира, все кардинально изменилось. В том числе и мое отношение к отцу. Ведь это кошмар какой-то! Иногда мне кажется, что он просто не в себе, что он лишился рассудка. Вместо того чтобы радоваться нашему счастью, устроил моему мужу самую настоящую травлю. Неизвестно, чего ожидать от него завтра… Так что дядюшка Макс совершенно прав: лучшее, что мы сейчас можем сделать, – это держаться от него подальше. Уехать из Лугано, хотя бы на некоторое время. Мы так и решили, поживем пока у мамы в Милане. Ради семейного счастья я готова даже ненадолго прервать учебу. В университете знают, что я уеду на несколько недель. А отцу мы решили ничего не говорить. Устроили вчетвером, с Владимиром, мамой и дядюшкой Максом, что-то вроде заговора против него…
Признаюсь, мне это очень тяжело. Мне не хватает того отца, моего замечательного папы, которого я любила столько лет. Обязательно надо будет, когда вернусь, заняться решением этой проблемы, обсудить ее с психологом или с другими студентами на практических занятиях. И еще непременно надо найти способ помочь маме. Я же вижу – что бы там ни было, она до сих пор его любит. Малейший пустяк, связанный с отцом, может причинить ей боль. Взять хотя бы наш последний разговор, когда случайно выяснилось, что она ни разу не видела ни одной его картины. Она сказала, что отец ей никогда их не показывал, сколько она ни просила.
– Ну как же, мама? – удивилась я. – А «Сирень», которая висит у него в офисе над столом?
– Неужели это он сам рисовал? – удивилась мама. – Надо же, а я не знала… – И загрустила: – Теперь ведь и не смогу ее посмотреть повнимательнее… Не бываю я в его кабинете, и уже давно…
Мне тоже было грустно. Честное слово, очень жаль, что мама не рассмотрела картину.
…Отец часто говорил Анжеле, что любил ее всегда. Всегда-всегда.
– Ты полюбил меня, как только я родилась, да? – спрашивала дочь.
– Нет, раньше, – серьезно отвечал мужчина. – Ты еще только должна была родиться, а я уже любил тебя.
– Но откуда ты знал, что это буду именно я? – недоумевала Анжела. – Ведь у вас с мамой могла быть другая девочка или мальчик?
В ответ отец качал головой:
– Нет, такого быть не могло. Я всегда знал, что у меня будешь ты.
Он постоянно был рядом. Почти все первые воспоминания детства у Анжелы были связаны с ним. Например, как она, совсем маленькая, первый раз в жизни приходит с папой на озеро, он поднимает ее на плечи и показывает ей яхты. Или как они вместе оказываются в игрушечном магазине, папа садится перед ней на корточки и, улыбаясь, спрашивает: «Что желает моя принцесса?», а она, замирая от восторга, будучи не в силах вымолвить ни слова, только показывает пальцем на огромного бело-розового пушистого медведя. Или как кто-то, мама или няня, купает ее, еще даже не во взрослой ванне. Шампунь попал в глаза и щиплется, Анжела плачет, и тогда вбегает отец, хватает ее на руки, начинает успокаивать, а сам сердится: «Никому нельзя ни на минуту доверить ребенка, обязательно что-нибудь случится!»
Именно отец играл с ней, читал ей сказки, водил в цирк, в зоопарк, в кукольный театр. Он потакал ей во всем, заваливал подарками, исполнял все ее желания. Без него время текло мучительно долго и уныло. Пока он был на работе, Анжела изнывала от скуки, слонялась по дому и доводила взрослых постоянным нытьем: «А когда папа придет? А почему так долго?» Ни мама, ни няня, ни старые тетушки не умели надолго занять ее. Единственным, что действительно увлекало маленькую Анжелу, помимо общения с отцом, – были книги. Еще не умея читать, она уже полюбила листать страницы, рассматривая картинки, и при этом ей все было интересно – кто нарисован, что он делает, что у него в руках, а что рядом, и почему все это выглядит так, а не иначе. Анрэ, смеясь, сравнивал свою дочку с героиней сказки Шарля Перро «Подарки феи».
– Только у той девушки, когда она говорила, с губ все время сыпались цветы и драгоценные камни, а у тебя – вопросы «кто?», «что?» да «почему?», – шутил он.
Ей еще не было и четырех лет, когда он начал учить ее азбуке, и в результате к пяти годам Анжела уже бойко читала вслух, водя пальчиком по строкам. У нее было много красочных книг, и некоторые из них она знала наизусть.
Следуя учению Песталоцци и других педагогов, которые ему импонировали, Анрэ старался гармонично развивать свою дочь, следил, чтобы она много времени уделяла подвижным играм, и даже сделал для нее в саду целый спортивный мини-городок по собственному проекту. Три раза в неделю няня возила девочку в бассейн и два – на занятия танцами. К шести годам Анжела, ловкая, гибкая и грациозная от природы, неплохо плавала, умела ездить на лыжах и на коньках, разыгрывала несколько простых пьес на фортепьяно и танцевала ну совершенно как взрослая.