Украинский гамбит. Война 2015
Шрифт:
* * *
– Героинщик! – закричал с порога Каюров. – Сифилитик! Хочешь мне операцию сорвать?! – Он подскочил, наклонился и пошлепал Костю по щекам. – Убил, сволочь!
– Да что ты, что ты, Зосим Степанович! – оправдывался Балаков, пятясь и опрокидывая стулья. – Журналюга просто психует. Слабаком оказался.
– Смотри, если убил, кишки намотаю! – предупредил Каюров.
От волнения он дышал тяжело и часто. Короткие пальцы сжимались в кулак. Сел за стол и налил себе водки, меча в Балакова молнии.
– Мне нужна национальная идея, а не мертвый журналист. Какой от него теперь толк? – Он кисло посмотрел на Балакова. – Убил, подлюка! Сволочь! Садист! Точно убил! Давай лечи! – Он изловчился и пнул Балакова, но не достал.
Костя застонал, приходя в себя. Балаков, который стоял у широкой двери, готовый дать стрекача при ухудшении ситуации, обрадовался и показал длинным узловатым пальцем, как Иисус на отступника:
– Ну вот видишь, дядя Зосим! Я же говорил: психует.
– Смотри, Васька, намотаю я тебе все-таки кишки на кулак, доведешь ты меня до греха.
– Не сомневайся, Зосим Степанович, кто ж знал, что он такой хлипкий? Я к нему всего один раз-то и приложился.
Балаков, опасливо косясь на Каюрова, плеснул в лицо Кости самогоном. Костя закашлялся. Ему показалось, что идет дождь. Потом он вспомнил, где находится, и попытался подняться. На фоне окна стоял кто-то знакомый, со стаканом в руке, и внимательно смотрел на него.
Балаков подхватил Костю под руку и усадил его на лавку, все еще испуганно поглядывая на Каюрова. Комната сделала пол-оборота, из-за чего Костя снова едва не упал на пол, но вдруг остановилась и сделала пол-оборота в другую сторону.
– А-а-а… это вы… – произнес он, узнав якута. – Пытать будете?
Каюров поморщился. Он давно понял, что запутался, свернул не на ту дорожку, но возвращаться было поздно и не имело смысла, получалось себе дороже. «Оранжевые» не простят, а в родной Якутии не поймут. Да и врагов много развелось. Стоит потерять власть, как они навалятся, тяжело думал Каюров и заливал горе водкой. Терять ему было нечего, поэтому он, как в омут головой, бросился помогать американцам дискредитировать Россию. Авось что-нибудь да выгорит. Авось их власть все-таки удержится, тогда поживем на заморских харчах. Эта единственная здравая мысль грела его последние полгода, заставляла дышать и двигаться. Выбора не было.
– Ну что? – Каюров самолично развязал Косте руки. – Согласен или нет? А то у меня видишь какие молодцы? – Он оглянулся на Балакова, который стоял за его спиной и с тупым равнодушием, выставив челюсть вперед, смотрел на Костю.
У Кости, несмотря на дикую боль в щеке, едва хватило выдержки не рассмеяться. Высокий и тощий этномутант и маленький круглый якут – как Пат и Паташон.
– Костоправ ваш, – произнес Костя, выплюнув на пол кровь и зубы, – редкостная сволочь…
– Но-но, – подался вперед Балаков, – не зарывайся!
– Остынь, Васька! – прикрикнул на него Каюров. – Выйди посмотри, кто там еще приехал.
Действительно, во дворе заскрипела новая телега. Раздались тревожные голоса. Забегали и залаяли собаки.
– Зосим Степанович, дай мне его!.. Дай порвать!
Обычно тупое выражение лица Балакова вмиг сменилось выражением превосходства, которое бывает у садистов в минуту исполнения сокровенных желаний.
– Я говорю, выйди, паскуда, пока я не рассвирепел! – заорал Каюров и так ударил кулаком по столу, что стаканы опрокинулись и пролилась водка.
– Хорошо, Зосим Степанович, хорошо, – испугался Балаков и выскочил из дома.
– Видишь, с кем приходится работать? – Каюров налил в стакан водки и пододвинул его Косте.
Костя сидел, разминая запястья, и думал, что сейчас разбежится и прыгнет головой в окно, и будь что будет, но сил не было. Он ощупывал языком десну. Два зуба слева оказались выбитыми. Щека распухла и казалась чужой.
– Но других нет. Зато предан как собака и до конца со мной пойдет. Я его в Новосибирске на вокзале подобрал еще пацаном. Беспризорничал Васька. Он за меня действительно порвет кого хочешь, потому что у него психики нет. Оставил он психику в детстве. Будем работать или нет?
– Будем, – произнес Костя.
Торчащие из десны осколки зубов то и дело впивались в щеку. Говорить было больно. Поворачивать голову тоже было больно.
– Молодец! – обрадовался Каюров. – Послужишь мне, послужишь и себе. Вам повезло, что попали к нам, а не к «оранжевым» или к бандеровцам. У них с вашим братом разговор короткий.
– А вы кто? – спросил Костя, осторожно трогая щеку.
– Первый этнический батальон, – отчеканил Каюров.
– Значит, действительно повезло, – согласился Костя. – Ассистентку… девушку только не троньте…
– Отдадим тебе твою зазнобу, хотя не скрою, она мне очень нравится. Васька!
Балаков явился тотчас, словно стоял за дверью.
– Приведи журналистку.
– Зосим Степанович, я ж ее для себя оставил! – заканючил он. – Что ж ее, просто так отдавать?.. Надо попользоваться.
– Я говорю, приведи! – вскипел Каюров. – У меня твое донжуанство вот где сидит! – Каюров похлопал себя по короткой шее.
– Без ассистентки не получится. Не поверят в студии, что мы добровольно, – объяснил Костя и потянулся за водкой. – И двоих других тоже.
– Ну извини, – развел руками Каюров. – Одного отдам.
– Почему? – спросил Костя, цедя водку мелкими глотками.
Пить было больно, но другого способа быстро прийти в себя у него не было. Силы возвращались по крупицам. Теперь надо было обмануть всех, даже самого себя, притвориться, что готов сотрудничать. И тут он наконец вспомнил, что могло их спасти – «глок» с полной обоймой, который висел у него в петле под мышкой! А в обойме этой аж семнадцать патронов!
– Убили одного, кажется.