Укрощение королевы
Шрифт:
Моя сестра – страстная поборница реформ английской Церкви, перемен, которые из папства без папы превратят ее в общину, основанную на библейских истинах. Подобно многим в этой стране – и кто знает, как велико их количество! – она страстно желает, чтобы королевские реформы Церкви продолжались до тех пор, пока мы полностью не избавимся от предрассудков.
– Нэн, ты же знаешь, что я в это не верю… Да и вообще, с чего бы ему меня слушать?
– Потому что поначалу он всегда прислушивается к своим женам. А нам просто необходим заступник и ходатай. Двор в ужасе от епископа Гардинера. Он даже допрашивал домочадцев леди Марии! Мне пришлось спрятать свои книги. Нам необходима
– Это не ко мне, – вяло отмахиваюсь я. – Меня это совершенно не интересует, и я не собираюсь делать вид, что это не так. Я чудесным образом исцелилась от веры, когда паписты пригрозили поджечь мой замок.
– Да, это на них похоже. Они готовы сыпать горящие уголья на гроб поборника Ричарда только для того, чтобы продемонстрировать свое мнение о том, как его следовало бы похоронить. Они держат людей в страхе и невежестве. Вот поэтому-то мы и считаем, что Библия должна быть переведена на английский язык, чтобы каждый мог прочитать ее сам, а не зависеть от россказней священников.
– Да вы все там хороши, – быстро замечаю я. – Я ничего не знаю об этом новом учении, потому что в Ричмондшире меня не баловали книгами. Да и времени читать у меня не было тоже. Лорд Латимер не позволял держать книги в доме, поэтому я не имею никакого представления о предмете ваших споров. И я не имею никакого влияния на короля.
– Но, Кэт, в виндзорской тюрьме сейчас томятся четверо мужчин, которые всего лишь хотели читать свои Библии на английском! Ты должна их спасти!
– Нет, если их обвинили в ереси, этого не будет! Если они признаны еретиками, их сожгут на костре. Таков закон! Кто я такая, чтобы перечить ему?
– Ты научишься противостоять ему, – настаивает Нэн. – Конечно, когда тебя выдали замуж за старика Латимера, ты оказалась отрезанной от прогрессивной мысли и похороненной заживо в северных землях, но, когда ты услышишь лондонских проповедников и богословов, объясняющих Священное Писание на английском, ты поймешь меня. В мире нет ничего важнее распространения Слова Божьего среди людей и освобождения народа от черного гнета старой Церкви.
– Ладно, я согласна, что каждому должно быть позволено читать Библию на английском, – смиряюсь я.
– Пока этого вполне достаточно. Все остальное приложится само собой, вот увидишь. А я буду рядом с тобой, – заверяет меня она. – Всегда. Я последую за тобой всюду, куда ты ни пойдешь. Господи, благослови, я стану сестрой королевы Англии!
Я забываю о всей тяжести своего будущего положения и не могу сдержать смеха:
– Да ты раздуешься, как воробей! А как бы радовалась матушка! Только представь!
Нэн громко смеется, но тут же зажимает ладонью свой рот:
– Господь Всемилостивый! Ты только подумай! После того как тебя выдали замуж, а меня отправили на тяжелую работу на благо нашего братца Уильяма… После того как нам всю жизнь твердили, что он должен быть на первом месте, а нам следует пожертвовать собой… После того как нам вдалбливали в головы, что важнее интересов Уильяма ничего нет и не может быть, что нет других стран, кроме Англии, и места важнее, чем двор единственного короля, Генриха…
– А наследство? – подхватываю я. – Драгоценное наследство, которое я от нее получила? Ее самым большим сокровищем был портрет короля!
– О, она его обожала. Для нее он всегда был самым красивым принцем во всем христианском мире!
– Да, она сочла бы меня удостоенной великой чести брака с тем, что от него осталось.
– Ну, на самом деле ты действительно удостоена чести, – замечает Нэн. – Он сделает тебя самой богатой и знатной
При упоминании брата Томаса я теряю свою улыбку.
– Знаешь, а я ведь думала выйти замуж за Томаса Сеймура.
– Но ведь ты ему об этом ничего не говорила? А о нем кому-нибудь упоминала? Ты же с ним не разговаривала напрямую?
Перед моими глазами тут же встает образ Томаса, на обнаженной коже которого играют блики пламени свечи, моей руки на его теплом животе, перебирающей завитки темных волос… Я чувствую его аромат, словно я сейчас стою перед ним на коленях, касаясь лбом его живота.
– Я ничего ему не говорила и ничего не делала.
– Он же не знает о том, что ты всерьез о нем размышляла? – не унимается Нэн. – Ты же думала о браке ради блага семьи, а не радостей плоти, так ведь, Кэт?
Я вижу, как выгибается его тело на постели, чтобы войти в меня как можно глубже, его распростертые руки, тени от темных ресниц на его смуглой щеке, когда он закрывает глаза…
– Он ни о чем не знает. Я думала о том, что состояние и имя его семьи были бы весьма полезными для нашей.
Она кивает:
– Томас мог бы стать очень хорошей партией. Их семья сейчас в фаворе, но мы больше не будем о нем разговаривать. Никому не должно даже в голову прийти, что ты когда-либо о нем думала.
– Я и не думала. Я бы вышла замуж за того кандидата, который был бы наиболее выгоден для моей семьи; за него, равно как за любого другого.
– А сейчас он для тебя должен быть равно как мертв, – продолжала настаивать Нэн.
– Я уже оставила все мысли о нем. Я даже никогда с ним не разговаривала, не просила нашего брата поговорить с ним… Никому о нем не упоминала, даже дяде. Забудь о нем, как я забыла.
– Кэт, это очень важно.
– Я не дура.
Она кивает.
– Тогда больше никогда не будем о нем вспоминать.
– Никогда.
В ту ночь мне приснилась святая Трифина. Мне привиделось, что я была этой святой, выданной замуж против моей воли за врага моего отца. В замке своего мужа я поднималась по темным ступеням, а из комнаты на самом верху лестницы струился смрад. Он затекал мне в горло, заставляя кашлять и задыхаться, но я все равно поднималась наверх, одной рукой нашаривая влажную каменную стену, а другой держа свечу. Неверное пламя свечи мерцало и вычерчивало линии в удушающем потоке воздуха от зловещей комнаты. Я знала, что означает этот запах, доносящийся до меня из-за закрытых дверей: это был запах смерти и разложения. И я должна была войти в эту комнату, чтобы встретиться лицом к лицу с моим самым большим страхом, потому что я – Трифина, выданная против моей воли за врага моего отца. И я шла вверх по темным ступеням в замке своего мужа, а из комнаты на самом верху лестницы струился смрад. Он затекал мне в горло, заставляя кашлять и задыхаться, но я все равно поднималась наверх, одной рукой нашаривая влажную каменную стену, а другой держа свечу. Неверное пламя свечи мерцало и вычерчивало линии в удушающем потоке воздуха от зловещей комнаты. Я знала, что означает этот запах, доносящийся до меня из-за закрытых дверей: это был запах смерти и разложения. И я должна была войти в эту комнату, чтобы встретиться лицом к лицу с моим самым большим страхом, потому что я – Трифина, выданная против моей воли за врага моего отца. И я иду вверх по темным ступеням…