Укуси меня, имплант!

Некрасов Илья

Селин открыла глаза.

Она обнаружила себя опирающейся на бетонную плиту, а не лежащую под ней. На глыбе виднелись следы еще не запекшейся крови и клочья одежды. Из свежих ран на теле сочилась кровь. Но боль ушла, тело как бы гудело, по нему проходили волны странных ощущений, которые буквально заставляли собой наслаждаться. Селин ощущала себя по-другому. Словно за ее спиной расправлялись невидимые крылья.

– Встань.

Теперь, уже стоя, она пыталась рассмотреть незнакомца, старалась понять его.

– Я... я...
– хрипело

ее горло.

– Почувствуй этот запах, - перебил незнакомец, - его необычную резкость. Он... не отсюда. Это внутри, в твоей ране. До сих пор ты только делала вид, что хочешь освободиться, но лишь ранила себя.

Незнакомец подошел ближе. Селин показалось, что воздух вокруг зазвенел, а кожу начало покалывать.

Она впилась глазами в высокого и мускулистого мужчину лет сорока пяти. Его обритую на лысо голову покрывали татуировки: штрих-коды, символы и заклинания на старорумынском. Глаза блестели ядовитыми оттенками зеленого. Незнакомец носил функциональную одежду: черный плащ и брюки с элементами бронезащиты и электронными устройствами, почти как в Матрице.

Селин поняла, кто это. Один из высших офицеров "Цербера" - научного подразделения "Секуритате". Многие считали их сектой, наиболее радикальной, ненормальной частью службы безопасности, с неясными целями и задачами. Полулюди-полумашины.

– Загляни в самые темные уголки своего "я". В лицо собственного голода. Прими его, и он станет лицом твоей силы.

– Что будем делать с планом по мясу и молоку, товарищи?
– риторический вопрос председателя трансильванского обкома Цепешовича повис в сумраке зала совещаний.

Его округлая голова, похожая на картофелину, будто застыла в темноте. Приглушенный синеватый свет падал сверху только на стол - через дымчатое стекло, занимавшее центр потолка. За спиной председателя, на постаменте, возвышался бюст товарища Чаушеску.

За большим столом сидели члены комитета, а у стен стояли их референты и помощники. Так сказать, партактив. Все в строгих военных френчах, с партийными значками на груди.

Селин находилась у стены, в тени, за спинкой кресла, на котором сидел Лусиан. Его лысина, покрытая штрих-кодами и заклинаниями на старорумынском, отсвечивала темно-синим.

– Да коровы уже не те, мать их, - не выдержал молчания тов. Лупеску, зампред по продразверстке, невероятно тощий тип, похожий на обтянутый кожей скелет.

– Не молоко, а жижа какая-то! Фильтры не справляются!
– подхватил сидящий рядом тов. Колотун, зампред по гуманитарным вопросам, который по старой привычке изредка прикладывал руку к области "пошаливающего" сердца (хотя на самом деле оно давно не болело и вообще не билось).

– Товарищи! Что за провинциальные замашки?!
– два черных провала вместо глаз Цепешовича с укором уставились в сторону заместителей.
– Вы же коммунисты! С таким настроем мы мало чего...
– толстяк почему-то осекся и откинулся в кресле, нырнув в темноту, - того...

– Приношу извинения, товарищи, - Лупеску картинно приложил руку к сердцу, которое тоже давно не билось, - но я не понимаю в чем проблема, - он посмотрел в сторону председателя.
– Если ты хочешь свалить все с больной...

– Что?!
– почти взвизгнул Цепешович.
– Да как ты!..

– Дай мне договорить!
– неожиданно резко отреагировал Лупеску, он врезал по столу кулаком так, что было слышно, как сломалась кость его пальца.
– Накипело, знаешь! Я скажу по-простому!

– Ладно, ладно, - вроде бы согласился председатель, но его тон давал понять, что подчиненный будет наказан после того как выпустит пар.

Зампред поднялся, оказавшись на краю света и тьмы. Теперь были видны только его надбровные дуги и кончик носа - свет падал лишь на них.

– Товарищи. Благодаря мудрости вождя мы избавились от низменных, бесконтрольных страстей. А посмотрите туда, - он указал рукой куда-то в темноту, - у них все по-другому. Капиталисты - те просто жрут друг друга, они потеряли человеческий облик. Просто зомби какие-то.

– Ты, давай... без забугорных словечек, - Цепешович использовал оплошность подчиненного, - тут тебе не там. Тут у нас. И вообще имей совесть, изволь выражаться на родном языке. Упыри, оборотни.

– Нежить, - вставил Колотун.
– Если в обобщенном виде.

Лупеску продолжил патетическую речь:

– О чем это говорит? О чем, товарищи? О том, что мы выиграли. Понимаете? Остается потерпеть еще чуть-чуть.

– Не пытайся уйти от ответственности!

– Да не кипятись, Войцех...
– Колотун попробовал успокоить председателя.

– Сейчас не время для распрей, - Лупеску оперся на стол.
– Мы должны сплотить ряды, - и посмотрел на председателя.
– Разве я не прав?

– Складно излагаешь. Да только - что делать с сорванным планом? Сейчас главный вопрос обеспечение центрального аппарата партии. Надеюсь, ты понимаешь, что мы все за это ответим?

– Я говорил - вы не слушали, - поникшим голом произнес Колотун.
– Молоко не то, и больше не будет прежним. Концентрация ядов зашкаливает. Фильтры не справляются. Но с мясом ситуация лучше. Есть надежда на перевыполнение плана.

– Какие фильтры?!
– чуть запоздало возмутился Лусиан.
– Мы все знаем, в чем проблема, но старательно молчим! Эти поломки - не случайность, а саботаж и диверсии!

– Давай, позже, - нервно отреагировал председатель.
– Сейчас главное план. Пла-ан... На нас возложена государственная задача - снабжение последнего бастиона человечности!

Цепешович покосился на бюст Чаушеску.

– Вот именно. Точно, - в один голос поддержали сидящие в зале, кивая черепами.

Лусиан сжал губы и недобро хмыкнул.

– То есть в молоке недобор, а с мясом перестарались, - задумчиво сказал Цепешович, посмотрев в потолок и почесав подбородок.
– Не все так плохо.