Улеб Твердая Рука
Шрифт:
— Не булгары то были, а степняки! Где Боримко?
— Знаем, знаем теперь, что не булгары были.
Святослав встряхнулся, резко глянул на стражников, и один из них бросился прочь, повинуясь безмолвному приказу. Князь же Улебу как во сне:
— Сейчас Боримку покличут. — И второму стражнику: — Запроси сюда и матушку, коли бодрствует. Будет что повидать в нашем празднике.
Вскоре в комнату ворвался Боримко, и обнялись они с Улебом крепко-крепко. Мяли-тискали один другого, хлопали по плечам, все не верили, что встретились после долгой разлуки, что и князь проявил
— Ай да молодец! — ликовал Боримко, тормоша Улеба. — Добрался к нам из греков!
— Почему ты здесь? — Улеб тормошил Боримку.
— Я в стольной дружине! В Радогоще не хуже прежнего! Лишь тебя и других вспоминают, оплакивают.
— А откуда узнал, что я был у ромеев?
— Да от Велко же! Мы с булгарами ныне в братском союзе, одним войском стоим в глотке ромеев.
— Велко?! — Улеб даже присел.
— Ну да. Он, чеканщик, прибился к нам вместе с многими. Все булгары, кто под греками был, стали в полки. И у нас и у них равный спрос с Царьграда за подлоги.
— Значит, Велко из Расы живой…
— Еще как живой! Первый лучник в войске-то!
— Где сейчас? — спросил Улеб трясущимися губами.
— За Дунаем, в Переяславце. Там и наши остались. Мы ведь малым числом отлучились оттуда, чтобы Курю прогнать. Скоро снова туда воротимся. — Боримко поклонился Святославу и опять повернулся к Улебу, возбужденный, счастливый. — Как я рад тебе! Когда прибыл?
— Месяц, считай. Славный день! Завтра с Кифой, своею суженой, собираюсь к родителю.
Святослав что-то больно размилостивился, извлек из-за пояса золоченный медвежий клык со своею печаткой, протянул его Твердой Руке.
— Принимай мой особый знак. С ним легко достигнешь своего сельца. Предъяви на заставах, свежих коней дадут.
— Вот те на, — удивился Улеб, — я видел однажды подобный на шее у Лиса, как он попал к лиходею и обманщику?
Святослав потемнел лицом, сказал:
— Служил у меня, будь он проклят под землей и в небесной тверди! Он убит. Давняя то история, твоим же булгарином и поведана нам в Переяславце.
Улеб только глазами хлопал. Боримко осмелился пояснить:
— Обо всем доведались. Издыхая, Лис сам отдал Велко похищенный у покойного Богдана медвежий зуб и признался, что был в сговоре с важным ромеем, что царьградский посол науськал Курю на Радогощ, и степняки так набег подстроили, чтобы мы заподозрили булгар. И еще Лис признался, что тебя завлек в западню, в безысходное плавание, да и Велко чеканщика хотел погубить.
— Ихний цесарь, я слышал, готовится дать нам великий бой, — сказал Святослав. — Скоро, должно, сойдемся в сечи. Ты бы, Улеб, пошел ко мне тысяцким, по душе твоя удаль.
— На сечу с ромеями я согласен, — сказал Твердая Рука, — буду там, помяни мое слово. А сейчас хочу в Радогощ. Истосковался по родичам, скитаючись окрай света. Я надеюсь сестрицу свою повидать. Все мне чудится, будто спаслась она от каганского плена.
Тут Боримко подскочил:
— Не в степи она и не дома. Куря отдал ее вместе с прочими былому послу из Царьграда.
— Быть не может… — Улеб прислонился к стене. Потом ринулся к Боримке и затряс его что есть силы. — Поклянись!
— Чур тебя, сполоумел, что ли? — Бедный воин едва не задохнулся от немыслимой встряски. — Коли за каждую весть хватать да мотать меня этак, вовсе язык отвалится. Говорю тебе: там она.
— Вот что, — молвил Твердая Рука, и взгляд его загорелся, — нынче поутру опять двинусь к ромеям. Я без Улии домой не вернусь, я в ответе за всех пропавших. Ты, Боримко, отвези мою женку, Кифу, в Радогощ, пусть ее примут пока без меня. Объясни батюшке, что и как, сделай милость.
— Охотно! Только как же ты без Велко? Он с Улией сердце разделил. Надо вам разом, не простит, узнавши, что его обошли. Да и лук его меткий — большое подспорье.
Улеб глянул на князя с мольбой.
— Дозволишь, великий, моему побратиму оставить войско на время?
— Я булгарину не указ, — ответил Святослав. — Запросил бы, скажем, Боримко — гридям нельзя отлучаться в такой час.
— Ах, княжич, — только и вздохнул Боримко.
— Чу, матушка сюда идет, — молвил князь. — Ну-ка в гридницу! Пируйте себе и ждите нас! Все долой! Кроме Улеба.
Нехотя удалился Боримко вслед за стражниками.
Комнату уже заполняла пестрая свита Ольги. Сама она, седая, в темном одеянии, как монахиня, вошла, постукивая клюкой. Девки живо подставили ей скамеечку, набросали подушек — села. Дряхлый священник Григорий стал по один бок от нее, а телохранитель Гуда, точно старый медведь, по другой.
— Звал меня, дитятко?
— Не жури, матушка, что обеспокоил. — Святослав склонил колено и поцеловал ее руки. — Не знаю, зачем и позвал. Видишь ли, тут случилася встреча. Ты ведь любишь глядеть, коли что случается. А уж все позади.
— Не сержусь, — прошептала. — Кто ж кого повстречал?
— Да вот богатырь из уличей и Боримко наш случайно сошлись под твоей кровлей после различных лет.
Улеб выступил из притененного угла к светильнику. Княжич опустил руку на его плечо, подвел ближе к скамейке, где восседала княгиня, продолжал:
— Осчастливил его твой дом, матушка. Все считали его погибшим, а он, вот он, воскрес, что твой бог!
Ольга вдруг улыбнулась Улебу и сказала:
— Вот ты где, сокол. Сам прилетел. А я уж Гуду загоняла: разыщи да разыщи того отрока, что Претича надоумил. Ты чего, гордец, от моей награды схоронился?
— Богатырь и тебе знаком? — удивился Святослав. — Что он еще натворил? Меня, князя, в грязищу сшиб на гулянье, а тебе, матушка, чем услужил?
— Не одной мне, всему Киеву. Ловко бился с печенегами на стане, да еще ловчей обхитрил их и заставил Претича пошевеливаться. Смелый отрок. Я запомнила его имя. Как не запомнить, коли оно у него, как и у непутевого твоего братца.
Святослав легонько толкнул Улеба локтем, и тот догадался наклониться и почтительно чмокнуть протянутую руку Ольги. Ощутил под губами холодные, тяжко пульсирующие жилки под дряблой кожицей.