Улей
Шрифт:
Это богатейшая баба, – дом, где находится кафе, ее собственность, и на улицах Аподаки, Чурруки, Кампоамора, Фуэнкарраль десятки жильцов дрожат, как школьники, каждое первое число месяца.
– Только поверь людям, – говорит она обычно, – они тебе на голову сядут. Все они лодыри, сущие лодыри. Не будь у нас порядочных судей, уж и не знаю, что бы с нами стало!
О порядочности у доньи Росы особое понятие.
– Полный расчет, дорогой мой, полный расчет, это очень важно.
Она в жизни никому реала не простила
– К чему эти фокусы? – говорит она. – Чтобы закон не исполнять? Я, например, считаю – раз закон существует, значит, его должны соблюдать все, я первая. Иначе – революция.
Донья Роса имеет акции одного банка, заворачивает там всем советом и, как говорят соседи, хранит полные чемоданы золота, да так хорошо припрятанные, что их даже в гражданскую войну не нашли.
Чистильщик навел глянец на ботинки дона Леонардо.
– Вот, извольте.
Дон Леонардо оглядывает ботинки, дает чистильщику хорошую сигарету.
– Большое спасибо.
Дон Леонардо за услугу не платит, никогда не платит. Он позволяет чистить себе обувь за милостивую гримасу. Дон Леонардо – подлец высшей марки, и это вызывает восхищение у дураков.
Всякий раз, когда чистильщик наводит глянец на ботинки дона Леонардо, он вспоминает о своих шести тысячах дуро. В душе он счастлив, что выручил дона Леонардо из затруднения, иногда, правда, ворчит, но совсем тихонько.
– Господа – они всегда господа, эти ясно как божий день. Нынче все перепуталось, но настоящего, прирожденного барина сразу отличишь.
Будь чистильщик образованней, он наверняка зачитывался бы сочинениями Васкеса Мельи [13] .
Альфонсито, мальчишка-посыльный, приносит газету.
– Эй ты, красавчик, куда ходил за газетой? Альфонсито – белобрысый хилый мальчуган лет двенадцати-тринадцати, вечно кашляет. Отец его был журналистом, умер два года назад в Королевской больнице. Мать, в девичестве жеманная барышня, теперь моет полы в конторах на Гран-Виа и обедает в столовой Общественной помощи.
[13]
Васкес де Мелья-и-Фанхуль, Хуан (1861 – 1928 гг.) – испанский политический деятель, оратор и писатель, защитник традиционализма.
– Там была очередь, сеньорита.
– Конечно, очередь. Теперь это обычная картина – люди стоят в очереди за известиями, будто у них нет более важных дел. Ну-ка, давай ее сюда!
– «Информасионес» кончилась, сеньорита, я принес «Мадрид».
– Все равно. Читай одну, читай другую, ничего из них не поймешь! Вот вы, Сеоане, вы разбираетесь хоть немного во всех этих правительствах? Уж столько их развелось на свете!
– Гм!
– Нет, нет, вам незачем кривить душой, не хотите – не говорите. Подумаешь, какие тайны!
На лице Сеоане, унылом лице желудочного больного, слабая улыбка, он молчит. К чему говорить?
– И это молчание, и улыбочки ваши я хорошо понимаю, слишком даже хорошо. Хотите убедиться? Всех насквозь вижу! Могу вам сказать, что шила в мешке не утаишь, нет, не утаишь!
Альфонсито разносит «Мадрид» по столикам. Дон Пабло достает медяки.
– Есть там что-нибудь?
– Не знаю, сами смотрите.
Дон Пабло разворачивает на столике газету и читает заголовки. Поглядывая через его плечо, Пепе тоже старается читать.
Сеньорита Эльвира делает знак мальчику.
– Когда донья Роса закончит, принесешь мне ее газету.
Донья Матильда, беседующая с продавцом сигарет, пока ее подруга, донья Асунсьон, находится в уборной, презрительно замечает:
– Не понимаю, зачем это людям знать, что где происходит. Ведь мы-то здесь живем спокойно! Не правда ли?
– И я то же самое говорю.
Донья Роса читает сообщения о войне.
– Что-то слишком долго отступают… Но в конце концов, я думаю, они свои дела поправят! Как вы полагаете, Макарио, поправят?
Пианист изображает на лице сомнение.
– Кто знает, может, и поправят. Если изобретут что-нибудь такое особенное!
Донья Роса сосредоточенно смотрит на клавиатуру рояля. Лицо у нее грустное, задумчивое, она говорит, будто сама с собой, будто размышляет вслух:
– Все дело в том, что немцы – а они настоящие храбрецы, рыцари, – понадеялись на итальянцев, на этих трусливых баранов. Да, все дело в этом!
Голос ее звучит глухо, глаза за стеклами пенсне глядят затуманено, мечтательно.
– Если б я встретила Гитлера, я бы ему сказала: «Не надейтесь на них, не будьте дураком, они ж от страха света белого не видят!»
Донья Роса легонько вздыхает.
– Ох, какая я глупая! Да я перед Гитлером не посмела бы и рот раскрыть…
Донья Роса озабочена судьбами германской армии. Изо дня в день она с напряженным вниманием читает сводки генерального штаба фюрера, и в смутных предчувствиях, в которых она не решается разобраться, судьба вермахта видится ей связанной с судьбой ее кафе.
Вега покупает газету. Сосед спрашивает:
– Хорошие новости? Вега – человек широких взглядов.
– Как для кого.
Вышибала то и дело откликается: «Иду!» – и шаркает подошвами по полу кафе.
– Да я перед Гитлером оробела бы, как школьница, перед ним, наверное, все робеют, взгляд у него, как у тигра.
Донья Роса снова вздыхает. Могучая ее грудь на мгновение заслоняет шею.
– Он и папа – вот два человека, перед которыми, я думаю, все робеют.
Донья Роса постукивает пальцами по крышке рояля.