Улей
Шрифт:
— Не вздумай обольщаться, Адам. Для меня это не имеет никакого значения. И мне плевать, если для тебя имеет, — сглатывает и сипло фыркает.
Ему почему-то не нравятся эти слова. Но он выдавливает из себя требуемую ситуацией ухмылку.
— И в мыслях не было, обольщаться.
Он ведь и, правда, не рассчитывал на подобное. И не думал, что это возможно.
«Это же Ева…»
«Твою мать!»
В груди Титова, словно перед взрывом, застывает хаос. Он уговаривает его там и оставаться.
Натягивая джинсы, трет руками лицо и пытается дышать ровно.
Зато Исаевой, видимо, и ледниковый период нипочем. Она неторопливо выворачивает свои брюки и расправляет трусы. Морщась, откидывает волосы за спину. Поправляет рубашку. И только тогда шустро заскакивает в трусики.
Вздыхает и швыряет свои брюки Титову.
— Помоги мне. У меня палец болит. Наверное, сломала, — поднося к лицу руку с черным лаком, хмуро оглядывает припухший средний палец. Двигая им, постанывает. — Ох, черт… Как больно.
Титов сердито дышит через нос и сжимает челюсти.
«Серьезно, Ева?»
«Палец болит?»
— А больше у тебя ничего не болит?
Ее это, видать, сильно оскорбляет. Она бодро вскакивает на ноги, как нельзя лучше демонстрируя свое самочувствие.
— Я же попросила, — сжимает по бокам кулаки. — Помоги мне одеться.
— Ты не просила, —
Ее возмущенный выдох получается со свистом.
— Ты что, хочешь, чтобы я замерзла насмерть?
— Тебе выбирать.
— Прекрасно, — раздраженно шипит она. Преодолевает небольшое расстояние и дергает брюки на себя. Но Титов не отпускает. — Дай сюда. Обойдусь без твоей помощи.
— Неужели это так сложно, Исаева?
Молодые, гордые и глупые. Самим себе не подчиняются. Руководствуются не эмоциями и чувствами. Дышат друг другу в лицо адреналином.
— Минут десять назад ты не стеснялась попросить моей помощи?
От свирепого негодования рот Евы распахивается.
— Ты такой придурок!
— Увы.
— Хочешь, чтобы я попросила?
— Ага.
— Тогда, пожалуйста!
Это вовсе не просьба, но Адам довольно улыбается.
Медленно опускаясь на корточки, он помогает Еве одну за другой просунуть ноги в штанины.
Легкомысленно встречает ее смущенный взгляд. Ухмыляется.
Ох, она выглядит чрезвычайно сконфуженной. И, очевидно, всеми силами пытается вернуть себе невозмутимость. В спешке забывая о собственном наблюдении — жаркий румянец невозможно скрыть.
— Это еще не конец.
— Не конец, Исаева.
И они правы.
Это не конец. Только начало конца.
Конец