Улей
Шрифт:
— Да очнись же ты, наконец! — воскликнула она так, что обернулись и с удивлением воззрились на нас прохожие на тротуарах. Ее автомобиль тоже красного цвета, но слава Богу не ламбарджини. — Ворон да что с тобой?! Ты вообще понимаешь, о чем я говорю?
— Да конечно продолжай, — сказал я голосом из могилы. — Я тебя внимательно слушаю.
Она глянула зло, я почти услышал как заскрежетали ее зубы, но взяв себя в руки лишь бросила:
— Я рассчитывала на твою помощь, но вижу сегодня от тебя проку не будет. Садись в машину, я довезу тебя до дома. Сегодня отдохни хорошенько, а завтра с утра поможешь
— Если не возражаешь я пешком…
— Почему? Впрочем, как знаешь. Вот держи, — сказала она, кладя в карман моего грязного, сплошь в темных пятнах, пиджака свою визитку. — Найдешь меня если что.
— Пока.
Я развернулся, зашагал ничего перед собой не видя. Окрик бичем стеганул по натянутым нервам. Вновь поворачиваясь к ней, был убежден, в том что скажет будто мой дом не в той стороне…
— Ворон, — крикнула она, — я сочувствую твоей потере…. Ты ведь ее любил да?
Я не ответил, отвернулся, поплелся дальше, незаметно, чтобы не видела она, доставая визитку из кармана.
"Сайна. Чрезвычайный представитель. Моб. Тел: Триста семьдесят…" Проклятье, все прослушал, кто же эта баба и что ей от меня надо? Омега? Сектант? Пока с уверенностью можно сказать, только то, что она не обычный человечишка в погонах.
Увидев сбоку пивную, зашел не раздумывая. На встречу вышла улыбающаяся официантка или менеджер, кто их разберет, всюду блестит и благоухает. Заведение явно не из паршивых. И еще, возникло предчувствие о том что я тут задержусь надолго…
Слова, слова, слова, но за ними ничего нет. Образующая их основа — мысль. Мысли. Сначала была мысль. Только потом появился этот мир, и только потом появился человек. Мысль. Всему виной мысль — одна лишь она. Если бы не она, не было бы людей, и не было бы того ада в котором мы все горим. Горим каждую секунду, даже тогда когда мы счастливы и жизнь кажется вечной. Мы горим в аду, потому что наш мир это ад. Даже в то время когда мы спокойны и счастливы, и когда не чувствуем боль и агонию других людей, мы продолжаем гореть. Это всего лишь отсрочка — как на равномерно крутящимся вертеле, пока мы сверху языки адского пламени нас не достают, кажется, что так будет всегда, но вертел не останавливает движения…
А это значит, что все мы когда-нибудь сгорим.
Я пьян, мертвецки пьян. Официантка видя что респектабельный клиент задался целью напиться в одиночестве, без лишних напоминаний меняла бутылки. Но это я осознавал словно пребывая где-то на другом краю вселенной, а в сузившимся, до размеров моего стола, мире просто появлялось расплывчатое лицо и менялись формы и размеры сосудов с отравой которую я не уставал в себя вливать.
Что-то, какое-то раздражение, беспокойство, нарастало в кармане брюк. Непослушными пальцами достал вибрирующий мобильник. Попытался разглядеть имя звонившего, но с таким же успехом, подслеповатый клерк мог бы всматриваться в нижние строки плаката висящего в кабинете окулиста.
— Ало, — бросил в трубку я, — кто это?
— Ворон? Это ты?
— Да, я это я.
— Ворон не узнаешь? Я Грач!
— Грач?! Здорово друг, как ты здесь нарисовался?
— Ворон я еле тебя нашел, я тут хотел… Подожди ты пьяный что ли?
— Ну… Да я тут в баре.
— Один?
— Да… А что?
— Скажи название.
— Официант! — заорал я. — Дай названия заведения!
— Понял, скоро буду, — сказал Грач услышав ответ.
— Жду. Отбой.
Смешно конечно. Но меня гложут мысли о подставе. Мог ли друг, прошедший со мной один из кругов ада, предать? Конечно мог, в аду и не такое возможно… Эх, будь проклят тот день, когда я повстречал этого… седовласого. Как его там. Во сне мне казалось, что его звали Наузлингом. Наузлинг — ты не дьявол, всего лишь его эмиссар. Будь проклят ты и весь твой путь повелителей…
Наверно я вырубился, или уснул, что в принципе в моем состоянии одно и тоже. На плечо легла рука. Я узнал улыбающегося человека.
— Грач, мать… Ты не изменился!
— Я тоже рад тебя видеть командир, — сказал он, не прекращая глупо улыбаться. — А почему ты бухаешь в одиночестве?
Я вздохнул, но кажется получился не то жалостливый всхлип, не то короткий звериный вой:
— Грач, давай не будем об этом. У меня погиб близкий человечек.
— Сочувствую, Ворон. Тебе я не наливаю, а вот человека помяну.
Он наполнил мою рюмку до краев и влил содержимое себе в горло единым залпом.
— Ты знаешь, Ворон… Я приехал сказать что… Ворон, у тебя обреченное лицо. Ворон, возьми себя в руки!
— Что? — спросил я не в состоянии ухватить смысл сказанного.
После паузы он произнес еле слышно:
— Ты помнишь тех парней, что были с нами там?
Я кивнул.
— Ты помнишь их лица? — продолжил он.
Я кивнул.
— Ты помнишь лица тех из них, кто не вернулся?
Я кивнул.
— На их лицах старуха-смерть оставила печать. Их лица выражали обреченность еще до боя. Ты помнишь это?
Я кивнул.
— Ворон, друг. Говоря это, я оказываю тебе одолжение. На твоем лице такая же печать. Прошу тебя, сделать что-нибудь с этим…
Мне трудно было всмотреться в его лицо, но показалось, что его голос дрогнул.
— Знаешь Грач, от смерти бегать бесполезно. Судьбу нельзя изменить, так же как и изменить время прихода ее паскудной сестры.
Он наполнил еще рюмку, вновь опрокинул.
— Значит я пью за упокой твоей души. Что же мне пора.
— Ты прав друг, нельзя попадаться на глаза смерти даже случайно. Дурная примета, знаешь ли.
— Ворон, Ворон. Я обязан тебе жизнью. Многие обязаны тебе жизнью. Если б я мог вернуть тебе долг…
— Многим я спас жизнь. Но еще большим я… я скормил костлявой намного больше душ.
— Сколько насечек было на твоем прикладе?
— Тридцать две.
— Ты убил тридцать два врага. Каждый из них мог убить наших товарищей. Или безусых пацанов… Ты спас намного больше жизней, Ворон.
— Если бы мой счет этим и ограничился…
— Ты убил кого-то на гражданке?
— И ни одного…
— Ты что, стал килером?
— Если бы килером Грач, если бы килером…. У последнего из убийц душа чище чем моя.
— Прощай Ворон.
— Прощай Грач.
— Скоро у меня родится сын. Я назову его в твою честь, Саша.
Я кивнул.
Он ушел, подавленный, возможно по щекам его катились слезы. А может это только мои фантазии. Жаль, что я не мог всмотреться в его лицо.