Улица отчаяния
Шрифт:
Лично я видел только одного человека, погубленного пьянкой, – своего отца, но уж он-то никак не был прекрасным человеком.
– Так что, с «Уай-эс-ти» [22] у тебя покончено, или что? – спросил я у Томми. Последние несколько месяцев он обеспечивал какую-то мебельную фабрику дешевой рабочей силой.
– Да, раньше времени. Они меня поперли.
– И за что бы это?
– Да понимаешь, я нюхал клей. Бригадир зацапал меня в сортире с мешком на голове.
– Ну ты и дерево, – изрек
22
YST – YouthServiceTeam, программа трудоустройства молодежи
– Дерево, – согласился Томми. – Даже клей и тот был не тот.
– Это как?
– На водной основе, ну или еще что, не знаю. Я ж целый час его нюхал, сидел на толчке и нюхал. Сперва вроде и потащился, ну вроде, знаешь, как звон в ушах. Ну, думаю, сейчас люки запарит, а вот те хрен. Сижу и шизею, с чего бы так, – банка вроде здоровая, да и воняла эта дрянь дико, шары на лоб.
– На водной основе… – Я снова покачал головой, чувствуя себя безнадежно взрослым. Разве таким я был в его возрасте?
– А не попробуешь, так и не узнаешь, – объяснил мне Томми. – Кто ж его может знать заранее?
«Не попробуешь, так и не узнаешь…» Такой подход к делу меня искренне восхищал. Семнадцать мальчишеских лет… Лично я в этом возрасте был параноидально осторожен. Зачем проверять что-то на себе, когда есть такие удобные подопытные кролики, как студенты-соквартирники? Более того, я отыскивал людей, годами сидящих на наркотиках, и вел за ними тайное психологическое наблюдение, я даже читал специальные медицинские журналы, чтобы узнать, к каким побочным последствиям ведет употребление наиболее распространенных наркотиков. Томми действовал прямо противоположным образом: не знаешь, так попробуй.
Я более-менее выжил, а вот что будет с Томми? Я буквально слышал его голос: «Стрихнин? Ага, дай-ка мне граммулечку…» Усраться можно. Младенцы и души невинные.
Этот сопливый говножуй даже героин пробовал, сам рассказывал. Помню, я тогда крайне его удивил – взял за грудки, притиснул к стенке и сказал, что, если он еще раз хоть притронется к этой дряни, я сдам его фараонам. Я бы в жизни такого не сделал, однако Томми проникся. «Лады, длинный, лады, только не поднимай хипеж. Да мне и так клей больше в кайф, только отходняк с него обломный, балда трещит». (На что я ответил: «Ох, господи…»)
Азохен вей! Эти нынешние дети!
А может, я просто завидую? Героин остался единственным, пожалуй, наркотиком, которого я не пробовал, я его попросту боюсь, ведь с моей-то легко привыкающей натурой раз попробуешь – и не слезешь. Психанутый Дейви начал было, а потом бросил, хотя и с большим трудом, и Кристину он тогда на время потерял, но у меня бы так не вышло, не смог бы я остановиться. Так что же, может, я действительно завидовал Томми, который сумел проникнуть в запретную для меня область? Не
И что я, спрашивается, должен был ему сказать? Не пробуй все эти штуки, которые испробовал я? Брось коноплю, кури травку? Отпадная, доложу вам, логика.
За торговлю одним из самых безобидных наркотиков, какие известны человечеству, ты поимеешь двадцатку строгого, за торговлю тем, что ежегодно сводит в могилу сотни тысяч людей, можно поиметь рыцарское звание.
Так что нет, я не знаю, что можно сказать ребятам вроде Томми. До знакомства с ним я даже не знал, для какой такой радости нюхают клей, а теперь знаю. Ради глюков, галлюцинаций. Дешевый, очень вредный, с коротким временем действия заменитель кислоты, после которого кошмарно болит голова.
Это как, тоже прогресс?
Пес поднял голову от насухо опустошенной пепельницы и негромко зарычал.
– Еще хочет, – перевел Томми, засовывая руку в карман черных брюк.
– Мне ничего, – сказал я, когда он взял пепельницу и двинулся к стойке. Пес посмотрел ему вслед и снова опустил голову на лапы.
– А он-то когда будет ставить? – крикнул я удаляющемуся Томми.
– Следующий круг за ним, – ответил тот, вроде бы – вполне серьезно. Я выпучил глаза. – Не, без балды, дядька отслюнил десятку специально псу на пиво, пока я за ним присматриваю.
– Зуб даю, он смоется раньше своей очереди.
Томми принес доверху налитую пепельницу и осторожно поставил ее на пол. Пес понюхал пиво и молча уставился на мальчишку.
– Хмм. – Томми задумчиво поскреб у себя в затылке. – Не хочет чего-то.
– Возможно, он хотел, чтобы пепельницу помыли?
– А что… эта зверюга иногда привередничает. – Он встал на колени и с непонятным мне бесстрашием поскреб собаке горло и подбородок. Мощные челюсти сильно смахивали на медвежий капкан, обтянутый зачем-то мехом. – Ты у нас зверюга привередливая, верно, Зяма?
Дверь распахнулась, и в бар вошел несколько зеленоватый Макканн.
– Господи, Томми, – сказал он, не прерывая целеустремленного продвижения к стойке, – я видел тебя в обществе разных скотин, но эта бьет все рекорды. – А затем подмигнул мне: – Ну, длинный, как головка?.. Доброе утро, Белла, мне как обычно.
– Привет, мистер Макканн, – вскочил на ноги Томми. К людям старше меня он относился с не совсем понятным почтением.
– Моя-то прекрасно, – обрадовал я Макканна, – а вот как твоя?
– Вот заглотну я все это, и ей сразу похорошеет, – сказал Макканн, ставя на столик пинту крепкого и рюмку виски, и сел напротив меня. Попутно он отпихнул собачью лапу и высокомерно проигнорировал воспоследовавший рык.
– Клин клином вышибаешь? – съехидничал я.
– Просто поддерживаю себя в пропорции, Джеймс, в ровной пропорции. Как говаривал по утрам один мой знакомый, больше пить не буду. И меньше не буду.
Он начал медленно, словно с опаской, отхлебывать из кружки. Крошка Томми счел наконец возможным сесть. Судя по доносившимся из-под столика звукам, собака тоже взялась за свое пиво.