Улялаевщина
Шрифт:
(Вдариться в милицию? Завопить об мир?)
"Чуешь. В якбм ты селе?" "Молокань".
"Ворончик", пуча белки,скакал.
Дылда хлестал его под хвост и в ноги,
Сани, хрюкая, катали в "Молокань",
Но передумали - свернули на "Отлогое".
Маруська была теперь учительша в школе.
Думала. Читала. Марья Ивановна.
Эти ребятки крестьянских околиц
Заставили жить ее наново.
И вот распутница, бандитка-анархистка
Обучала
А над кроватью в кантованной рамочке
С голубым бантом киска.
Сегодня Мариванна объясняла клопй,
Что облака это дождь, но не вылитый,
Как вдруг ледяное стекло залепил
Сплющенный нос Дылды.
В школе было ясно. Капала оттепель,
И зайчики прыгали по партам из рук.
Все бы хорошо, да вот это вот "вдруг".
Маруська недовольная вышла: "Чего тебе?"
Дылда с опаской оглянулся на дорогу:
"Слышь ты-он тут". "Да? Ну, так что же?"
Глаза открытые. Серые. Не дрогнут.
Дылда вздохнул и маленько ожил.
"А что, как старик засвистает сбор?"
В ушах застукало громче - но
Маруська в миг овладела собой:
"Все, что было-кончено".
"Так-то оно так. Говорят же во-всю:
Который пес лае, той не кусае
Но знает ли этого самый тот псюк,
Знает ли то Улялаев?
Сама знаешь-лапы у батьки липкие.
Их не отмоешь. Артист.
Скажет "продажники". Вот и вертись,
Возьмет за грудь и силипнет".
Маруська стояла белей молока,
Тряхнула плечом, не ответила больше.
По тракту снова на "Молокань"
Членораздельно гадал колокольчик.
Зашел к соседу. В слепящем снегу
Сивая кобылка казалась желтой.
По ней расплывался жирный нагул,
Ейное пойло-кофий из жолудя.
Нил Кондрашов не доест, не допьет,
Но уж Машке овес, все Машке да Машке.
Сам колупает угри да репье,
А уж лечит, как дите - ромашкой.
Кондрашов вышел - безухий ухарь
(Ухо осталось у ЧОН'а).-"Здоров!"
Он тоже носил сережку в ухе,
Но только с ниточкой, а не с дырой.
"Слышь, Кондраш?" "Га". "Нынче он будет".
"Кто?" "Улялаев". ".Что ты?" "Фахт".
"М-да..." Помолчали. "Теперь не лафа,
Теперь бы за сбху, а не за орудию".
Эдак пошушукались, да вдвоем и вышли.
. Дылда к Павлову, Кондрашов к Чижу.
И нее говорили кто "м-да",а кто "ишь-ты",
Кого брала оторопь, а кого и жуть.
Ночью Дылда дремал, как заяц.
В ухо нарезывалось мокрое дело.
Ему слышались шорохи, тени казались,
И
И когда петух заорал на рассвете,
Он крикнул, сел и нутром екнул:
Широким махом качался в окнах
Задрипанный гнездами ветер.
А в корявых сучьях незрелая луна
С голубыми кругами у глаз от бессонницы
Вяло встречала плывущую в наст
Золотозвонкую конницу.
Тогда-то в ставень застучало кнутовище.
Дылда вылез: видит - мороз,
Серебряная лошадь в полуторный рост
И башлык заметается-хлыщет.
Долго обувался. "Ворончика" поуськал.
Все уже в сборе; Павлов. Кондрашов.
"Куда выступляем?" "Уперед за Маруськой"'.
Дылда сказал: "Хорошо".
Батька сопел: поддержать ему стремя.
Он только было окорок - но Дылда: айда!
Мужики навалились, и веревочный кайдан
Опетлил его ногу да как на бойне вгремил.
Серга отряхался. (От своры-кабан.)
Но парни одолели. Увязали на телегу.
И атаман трех знаменитых банд
Покатился в город. Коняга была пегая,
Батька знал ее: это "Лысуха".
Она засекалась и ходила в бинтах.
Конвоиры мерно отбрякивали такт,
Шипели в сугробах, звонили где сухо.
Гоголем в цокоте ехали врозь;
Заезд был свеж и проворен...
Сзади подхрамывал грузный ворон,
Багровый от утренних зорь.
Но Дылда был не в себе-неспокойно.
"Чортов филин! Чего ему острог?
Задаст винта". И крестьянские воины
Дали спешенный строй.
Братва его знала: выверчено веко,
Дырка в подбородке, да в мочке серьга.
Ежели только ускачет Серга
Не оставит живого человека...
И Дылда вскинул к щеке обрез
Цок!
– осечка. Но Павлов за винтовку,
Вдвинул ему в губы - и золотой блеск
Озарил изнутри его зубы.
Рванулась лиловая кровь И дым.
Лицо, как молнией, дергалось мукой,
Из темени хлестали с глотательным звуком
Пышные перья алой воды.
Кто-то еще спустил карабин.
Пальцы скрючились, точно озябли;
Кто-то трусливо крикнул: "Руби!"
Нос и губы перекрестили сабли;
Но белый глаз не мигая смотрел.
И уже суеверные малость струхнули
Не берет старика ни тесак, ни пуля,
Хоть морда в разрубе, а череп в дыре.
Зеркальный мороз на ветрах багровых
Его отражал то выше, то ниже,
И он чернел, оползая в кровях,
И лютый глаз его вопожил-пыжид.