Улыбка Бога [СИ]
Шрифт:
— Юнкерсы!
— Какие «юнкерсы»? — не сообразила Светка.
— Вон те! — Костя ткнул в небо.
Сквозь листву уже можно было различить силуэты налетающих самолетов. Четыре машины на небольшой высоте пролетели над лесом и ушли на восток. Характерно изломанные крылья, могучие «лапы» шасси под брюхом….
Только когда рев двигателей растаял окончательно, Костя отпустил возмущенную девушку и вылез из-под дерева.
— Может, ты всё-таки объяснишь, зачем меня надо было вот так вот тащить под дерево? — ледяным тоном спросила она. — А там ничего со мной не делать?!
Йети опустился на землю. И тихо сказал,
— Мы в сороковых. Точнее — сорок первый год. Еще точнее — лето. И мы в Белоруссии.
— Кто они? — Светка ткнула лапой в небо. — И почему думаешь, что в Белоруссии?
— Немцы. Те, которые фашисты, — устало разъяснил Костя. — Самолеты ихние. А что Белоруссия… Я уже воевал на этой войне. И на этой земле.
Арт сидел на камне в глубине пещеры и гладил по голове облезлого крысеныша. Когда зверек только появился, Вилкат попытался поймать с недостойной великого писателя целью, очень уж хотелось кушать. Но юркое животное ускользало буквально между пальцев. Однако со временем родственные души поняли друг друга…
— Я же человек, — объяснял Арт крысе, — у меня есть права!
— Есть, — соглашался собеседник. — Только Ргых об этом не догадывается.
— Не догадывается! — вздыхал правозащитник. — Грубое животное! Тиран! Его бы в суд в Страсбурге…
— Подашь, — утешал зверек, — построишь Страсбург и подашь…
— Это же когда еще будет, — огорчался Вилкат.
— Лет десять, — прогнозировал крысеныш. — Тысяч. Или миллионов…
Ргых посмотрел на приманку, сидевшую в туалетном углу и гладящую рукой пустоту. С каждым днем недокроманьонец вел себя всё более странно. Может, лучше его съесть, пока совсем не испортился? Или не надо, добыча идет на него всё лучше и лучше…
— Не понимаю! — Светка упрямо помотала головой и снова уперла взгляд в мрачного Костю. — Зачем нам это надо?! Мы кто? Йети! А кто воюет? Люди воюют! Кто они нам? Устроили себе войну, вот и пусть и воюют, сколько хочется! Мы же совсем другие! Зачем нам вмешиваться в их разборки. Когда у нас, в Тольятти, подростки дрались, я никогда не вмешивалась! Сами разберутся! А тут даже не подростки. Они рядом с нами — обезьяны! Даже мысли читать не умеют! Бандерлоги!!!
— Зазналась? — жестко спросил Костя.
— Я не зазналась! — смутилась Светка. — Только ведь, я от людей никогда ничего хорошего не видела. Девки все завидуют поголовно, а мужикам только одно надо!
— А родители что? — уточнил Костя, зная, впрочем, ответ…
— Родители — хулители! — огрызнулась разозлившаяся Светка. — Отца я и не знала никогда! А мать на нас с Танькой давно болт забила. Толстый и большой! Она же успешная женщина, бизнес-леди, кресло в Думе купила. «Девочки, вы должны быть примером и не позорить свою мать!», — передразнила она. — Не, без базара, хаты она нам подогнала, бабла у нее было немерено, отслюнявила дочкам по однушке, чтобы глаза не мозолили. Все завидовали. А нам мама нужна, а не хата своя! Пока бабушка живая была — хоть иногда общались… Только это проехали давно, я толком и не помню…
— А тренеры?
— А что тренеры?! Каждый новый начинает с того, что пытается втолковывать, будто для хорошей формы надо обязательно трахаться! С ним, естественно! Мол, иначе на высший уровень не подняться! Еще и удивлялись, когда по яйцам получали! На себя бы посмотрели, уроды! Я не нанималась под каждого старпера ложиться! Ты думаешь, тренерам мы нужны? Им места нужны! Знаешь, сколько в нас химии закачивают? И не знай, закачаешься и по ночам спать не сможешь! А потом девки из спорта уходят: тридцати нет, а уже развалины. Через год растолстеют вдвое, болезней пучок. Если родить сможет — за счастье! На хрена кормить было? Нам же это играть не помогает! А чтобы восстановилась быстрее! И назавтра снова на площадку…
Светка резко замолчала, попыталась сплюнуть сквозь клыки. Не получилось. До смерти вовсю плевалась, а в новом теле — фигушки. То ли слюны у йети меньше, то ли пасть для такого не приспособлена. Неудача разозлила девушку еще больше.
— Короче, не за что людей жалеть. И воевать за них не надо!
Костя молчал. Потом тихо произнес.
— Ну, пойми же, девонька, там наши гибнут…
— Не наши! — коротко бросила Светка. — Люди — не наши! Как ты думаешь, что сделают эти «наши», если нас поймают? Дадут жить спокойно? Как же! В зоопарк засунут!
— Может, и в лабораторию…
— Думаешь, лучше когда разрежут? Посмотреть, что внутри! Ученые — они такие!
— Нет. Не лучше.
— А чего ты тогда? Какое нам до них дело? Пусть сами разбираются! Не хочу!
— Ну, как хочешь. Я не могу стоять в сторонке. И не буду! — Костя отвернулся.
Светка шумно вдохнула воздух и вдруг вцепилась в собеседника обеими руками!
— Не надо! Я тебя прошу, не надо! Нас же всего двое, что мы изменим? Они же стреляют, Костенька! Пулями! Они же тебя убьют, а я одна останусь! У меня никого нет, кроме тебя! Что я одна делать буду?! Я не хочу одна! Здесь же ничего не решается, немцев же американцы победили в сорок пятом, когда на Берлин атомную бомбу сбросили!
Костя резко отстранился.
— С чего ты это взяла?
— Что?
— Глупости эти. Про американцев, про атомную бомбу.
— В школе говорили, на истории. Или в Интернете, не помню, — Светка небрежно отмахнулась. — Немцы дошли до Москвы и Сталинграда, в Ленинграде все умерли от голода, наши сопротивлялись, но немцы сильнее были. А потом американцы высадились во Франции и выиграли войну. — Она уставилась на мужчину. Бледность кожи проступала даже через густую шерсть. — Что с тобой? Я что-то не так сказала? Или всё не так было?
Константин Иванович вздохнул, пытаясь взять себя в руки. Вот, значит, как. Этому в наших школах учат. Американцы во Франции высадились. А мы так, сбоку припека. Восемьдесят процентов войск противника в лесах белорусских заблудились, наверное… Все ребята, что не дожили — не считаются, не американцы же… Хорошо, раньше не знал, сердце бы не выдержало. Это сейчас, здоровье Грымово и рельсой не прошибешь!
— Всё не так, девонька. Всё было совсем не так…
Он рассказывал. Про двадцать второе июня и ребят с заставы, первый бой и окружение, встречу с детдомом и засаду у оврага, партизанский отряд и первое ранение, госпиталь и подмосковную деревню, танковую атаку под Вязьмой и захват ДОТа у Смоленска, переправу через Буг и уличные бои в Варшаве. Про постоянное чувство голода и тушенку «второй фронт». И про людей. Тех, кто вернулся. И кому было не суждено…