Улыбка Бога [СИ]
Шрифт:
Нет, это смена пришла. Пехотинцы совсем не плохи. Отличные ребята, и подготовка на уровне. Но куда уж плотнику супротив столяра, а «махре» супротив «зеленых фуражек»? На пару секунд раньше уловили чуткие уши тихие шаги. Легкий шепот, струящийся, словно туман, по-над самой землей. Ответный шелест… Пароль назван, отзыв получен. Стараясь не шуметь, залегает на отсыревшие от росы плащ-палатки новая смена. А старая возвращается на место расположения. На встречу с шинелью…
Две тени скользят между деревьев. Неслышные и почти
— Рысенок!
Бойцы замерли. Ни жеста, ни движения. Даже дыхания не слышно. Враг? Союзник? Стрелять на звук? Прыгать в кусты, пока по самим не стреляют? Или затаиться в надежде, что не заметят… Так уже заметили. Кто? Неужто он, легок на помине…
Насмешливый голос из леса поторопил, не дождавшись принятия решения:
— Так и будем в молчанку играть? — и тут же добавил. — Яш, не надо за кнут хвататься. Нас им не убьешь, не немцы, чай.
— Леший, ты? — неуверенно спрашивает Ухватов. Вроде не первый раз уже вот так вот, а дрожь мелкая поколачивает. Жутковато…
— Извини, домовые в лесах не водятся, — не сдержавшись, невидимка хохочет тихонько. — И овинники тоже тут не прижились, — и тут же меняет тон на совершенно серьезный. — Поговорить надо.
— Кто-нибудь видел, шобы одессит отказался поговорить с хорошим человеком? — первым приходит в себя Любецкий. — И за шо будет песня?
— Яша, я тебе скажу, шо это не так быстро, и совсем не так сложно, — усмехается темнота. — И если ты приведешь сюдой лейтенанта, то я не буду иметь таких несчастий повторять два раза.
— Жди, — бросает Рысенок. — Вернусь в любом случае. Даже если лейтенант не согласится.
— И старшину прихватите, — напутствует ночь. — Согласится Свиридов, согласится. Дураком никогда не был.
Бойцы идут дальше. Так же стараясь не издать ни одного лишнего звука, но уже гораздо быстрее.
— Таки я где-то уже слышал похожих интонаций, — на ходу бросает Любецкий и оглядывается. — И не в Одессе слышал, а немного позже…
— Там посмотрим…
Обратно пришли вшестером, но на точку встречи вышло только четверо. Силуэты деревьев уже хорошо различались в предрассветных сумерках. Только деревья, никого и ничего больше. Белка, и та не прошмыгнет, да и лисы в кустах не шуршат…
— Мы сейчас выйдем, — прошелестел лес. — За оружие не хватайтесь. А лучше на землю положите. И ребята пусть остальные выходят. Серега всё равно не станет стрелять, вы ему сектор стрельбы перекрыли. А счастливый камень Гиви мне не опасен. Да и поймать тот булыжник не так сложно.
Переглянулись. Лейтенант махнул рукой. Алдонин и Тевзадзе подошли к товарищам. И тут появился гость. Словно из воздуха соткался посреди поляны. Здоровенный дядя. Росту под три метра, шерсть, клыки. То ли дикий зверь, неизвестный науке, то ли леший… На мохнатой фигуре диссонансом смотрелись брезентовые штаны. Удобные, явно по мерке сшитые. Только совершенно неуместные.
Надо отдать должное выдержке, за оружие никто не схватился. Но и совсем не среагировать тоже не смогли.
— Очо кочи! — воскликнул Гиви.
— Горилл… — ошалело уставился на гостя Стеценко. — От же ж курво…
Костя высказался гораздо крепче. Старлей молча помотал головой, пытаясь сбросить с глаз морок. На обычно невозмутимом лице челябинского чемпиона застыла гримаса глубокого изумления.
А Яшка, неторопливо обойдя вокруг пришельца, внимательно за Любецким наблюдающего, задумчиво произнес, обращаясь в пространство:
— И кто мне скажет, почему я не имею удивлений? Между прочим, Ваша фотография мене определенно знакома! Ви случайно не забегали до Одессы четыре года назад? Я даже скажу, шо Ви останавливались у старого Иосифа с Малой Арнаутской, который имеет три дочки. Только между нами, таки все трое родили мальчиков, и младенчики очень похожи на папу!
— Ну вот так всегда, — обиженно сказал пришелец, судя по задорно блестящим глазам, и не подумавший обижаться. — Сержант обзовет каким-нибудь поганым словом, лейтенант с боксером промолчат, как в морду плюнут, а Яшка, жлоб таборный, мало того, что какую-нибудь гадость скажет, так еще и растреплет на всю Одессу. Про дитя гор я вообще молчу. Только и остается материться!
И, не услышав ответа, добавил:
— Я, товарищи, не горилла какая, не очи-кочи непонятные и уж, тем более не курва. Я самый что ни на есть настоящий йети. Ты, старшина, видел когда гориллу в штанах?
— Я их по-всякому видел! — автоматически ответил Стеценко. — Вам, лешим, и в костюме-тройке разгуливать не в убыток.
— Вот! — совсем не страшно погрозил «мохнатый» старшине огромным волосатым пальцем. — Гориллу в штанах не видел, а сразу обзываться. Нас на всю Белоруссию, может, всего две штуки осталось, так что нефига всякие слова непотребные в наш адрес говорить. Тем паче, на одной стороне воюем.
— А почему Вы воюете на нашей стороне? — спросил лейтенант. Свиридов все никак не мог успокоиться. Головой он больше не тряс, но на глаза пальцами надавил, проверяя, не мираж ли и не галлюцинация перед ним.
— А почему нет? — ответил йети, и продолжил, пародируя Любецкого, — Ви мене предлагаете пойти до немцев? Таки пойду, но чуть позже и совсем иначе! Между прочим, я в партии с сорок первого года. Семьдесят лет партстажа, это вам не хухры-мухры.
— Сколько?! — хором спросили все. А лейтенант перекрестился. Думая, что незаметно…
— Семьдесят один год, если быть точным, — картинно начал загибать пальцы йети.
— Партия в девяносто восьмом образована, — сказал Костя, — сорок три года как.