Улыбка Горгоны
Шрифт:
Глава 14
Бородатый врач Егоров в клетчатой рубашке и телогрейке с меховой опушкой курил трубку, окутанный сизой дымкой. Как леший. Сеньков поздоровался с ним, проследил за его взглядом и невольно поежился: на открытой площадке под дождем Мирон типа купался, растирая тело ладонями. В представлении Алексея смертельно больные – изможденные, потухшие, зацикленные на своем состоянии люди, то есть страдания должны быть очевидными, чего не скажешь о Мироне, выглядевшем здоровым.
– Холодновато
– Наверное, холодная вода помогает ему переносить неудобства от болезни, – сказал Егоров. – Парень он морально крепкий, не жалуется, не скулит, я могу лишь догадываться. Уважаю таких.
– Наверное? Вы же врач. Должны знать точно.
– Я не по этой части, но почитываю, любопытствую, что за гадость цепляется к человеку, – с ленцой ответил тот. Егоров медлителен по натуре, напоминал Алексею осеннюю сонную муху, шевелящую лапками только по принуждению. – Видишь ли, злокачественных болезней крови много, иногда больных изматывает генерализованный зуд, часто он является первым признаком болезни, но его, как правило, принимают за другое заболевание, тем самым упускается время. Полагаю, холодная вода частично снимает зуд.
– Извините за невежество, что такое генерализованный?
– Распространившийся по организму, это патологический процесс.
– А сколько ему осталось?
– Бес его знает. Он парень молодой, упорный. Не редкость, когда сильная воля способствует выздоровлению во время лечения. У пациентов моложе тридцати современная медицина добивается длительной ремиссии, фактически недуг побеждается. А без мощного комплексного лечения протянет еще года два-три, может, меньше, может, больше – в зависимости от организма.
– И что за лечение?
– В его случае желательна пересадка костного мозга, а дело это крайне дорогостоящее. Я, как дилетант в данной области, могу лишь сказать, что это страшная, тяжелая нагрузка – перед операцией проводят химиотерапию в сверхвысоких дозах, иногда сочетая с лучевой терапией. Но жизнь того стоит, были б деньги. Э, ты-то куда?
Спускавшийся по ступенькам Алексей задержался, улыбнувшись Егорову и натягивая капюшон куртки на голову:
– А я тоже люблю гулять под дождиком, только одетым.
Он отправился по аллее в глубь парка, огляделся, а то тут полно ненормальных, вдруг им дождь в кайф. Никого вокруг. Сеньков достал мобильник, нажал на вызов.
– Леха, это ты? – проворчал Денис. – Че в такую рань?
– Какая рань – девять часов! Слушай, у меня возникли подозрения. Что основополагающее в преступлении?
– Мотив. Говори короче, экзаменатор.
– Мирон… ну, ты знаешь о нем… кажется, у него есть мотив – его собственная жизнь, а жизнь продлить могут бабки. Вчера я так понял, когда ты звонил, буза началась из-за документов Беляева, которые…
– Да, да, очутились у Зинаиды. Ну!
– А не мог он у Зины их забрать?
– Зачем? Толкануть чужой надел никто не может, тем более это не шесть соток. Есть еще одна покойная подружка – Азизова, ее зачем пустил в расход?
– Не знаю, – почесывая лоб, задумался Сеньков. – Свидетельницу убрал, или… или у Зины на момент убийства документов уже не было, он подумал, они у Саши…
– И чего ж Мирон не уехал вместе с бабками спасать свою жизнь? Ждет, когда его загребут? Там есть более подозрительный тип: дворник, сторож и пастух.
– Федорыч?
– Он самый. Алкаши за бутылку мать, брата, жену продадут вместе с тещей. И рожа у него подходящая.
Убедительного возражения не нашлось, но версия-то появилась. А почему, собственно, надо исключать Мирона из подозреваемых, если у него обозначился мотив? Как и Федорыча не стоит. По большому счету обитателей приюта следует прокачать всех.
– Если за документами гонка, то продать не проблема, – сказал Сеньков. – А покупатель, думаю, знает, как надел сделать своим.
– Кстати, выясни, что за надел и в каком месте, Лайма про поле долдонила, но сама толком не знает. Пока.
Засовывая в карман куртки телефон, Сеньков пробубнил:
– Не знает она… Хм! Все знает.
Хорошо бы ему, Алексею, пробраться в комнату Мирона. Но как? Ждать, когда тому снова захочется принять естественный душ? Минут бы десять хватило, а для начала можно зайти к парню поболтать якобы от скуки и осмотреть комнату, примериться.
В это же утро Даша, не дождавшись Вероники к завтраку, заглянула в спальню:
– Не спишь? Уже десять часов…
– Не заходи, не заходи! Ты заразишься, я заболела.
Какое везение – у Вероники голос охрип, что являлось подтверждением для Даши неважного самочувствия. А температуры, к счастью, не было, впрочем, температура не помешала бы осуществлению плана, людям решительным и упорным ничто не способно помешать. Но Даша сделала попытку войти:
– Это же не вирус, ты просто простудилась…
– Нет, стой там! – скомандовала Вероника. – Я закаленная, купаюсь в проруби, поэтому не простужаюсь, не боюсь сквозняков, дождей, переохлаждения… (Врала безбожно, но так нужно.) В общем, это все-таки вирус, в общественном транспорте подхватила.
– Врача вызвать? – озаботилась подруга.
– Какой врач? У меня нет прописки, а медицинский полис остался дома. Знаешь, тебе лучше подальше от меня держаться… Поезжай домой, я здесь сама… посплю денек-два, и все пройдет.
– Нет, я тебя не оставлю…
– Нет, поедешь, и сейчас же. Не хватало мне лишиться единственного человека, который в этом городе не противен. Не волнуйся, я закроюсь на все замки и подопру дверь креслом. Если что-то понадобится, позвоню Клавдии Васильевне, их поколение устойчиво к вирусам… (И очень кстати чихнула.) Ну, вот видишь? Это не простуда, это вирус.