Улыбка Пол Пота
Шрифт:
Можно ли представить себе что-то более реакционное, чем буддийское отрицание всех форм насилия? Колесо истории катится дальше, и все, кто пытается встать у него на пути, обречены на гибель. Что такое «революционное насилие», как не обыкновенная историческая необходимость?
ТОВАРИЩ, КОТОРЫЙ СОВЕРШАЕТ МНОГО ОШИБОК, — ВРАГ!
Хедда Экервальд пишет в своем путевом дневнике:
Поездка на машине вдоль побережья в Кампот, там ланч, потом дальше в Такео.
И потом, в отчете о поездке:
Мы сидели в темноте и слушали. Музыканты, казалось, могли играть всю ночь. Приходили все новые люди. Все, конечно, много раз слышали местный народный ансамбль, но когда мы только пришли, дети побежали домой рассказать, что приехали европейцы, и жители приходили смотреть на нас.
Один из шведов тоже играет народную музыку. Казалось, будто в тот вечер в деревне Барай мы говорили на одном языке, хотя мы не знали кхмерского, а музыканты не владели французским.
Они не знают, что и думать. В столовой повесили три большие картины. Три портрета.
Они стоят в своей протертой черной одежде и сношенных сандалиях, сделанных из старых автомобильных покрышек. Они смотрят на картины и ничего не понимают.
На одном из портретов — Мао Цзэдун. На другом — видимо, Ким Ир Сен.
Из кухни доносится грохот посуды. Несколько женщин и мужчин выходят из бамбуковых зарослей. Одежда перепачкана в глине с рисового поля. Печет солнце.
Они стоят, Суонг смотрит на Нхепа, Нхеп смотрит на Суонга.
Третья картина изображает Пол Пота. Национального лидера. «Объективного, справедливого, замечательного лидера».
Прошло пятнадцать лет с тех пор, как они видели его в последний раз. Но они переглядываются — нет, они не ошиблись. Пол Пот — это Сар, их брат. Их застенчивый Сар, любезный до самоуничижения. Сар с его заразительной улыбкой.
Раньше я не думал о параллелях между «1984» Джорджа Оруэлла и Демократической Кампучией Пол Пота. Быть может, они лежат на поверхности?
Я прочел Оруэлла когда-то давно, еще будучи подростком. Единственное, что я помню спустя столько лет, — это первые страницы, о новоязе. Как язык с каждым годом упрощался и «ненужные» слова вычеркивались из словарей. Зачем столько лишних слов, когда вполне достаточно минимума, который можно изменять с помощью приставок «плюс-» и «плюсплюс-», и отрицательной приставки «не-»?
Долой оттенки и сбивающие с толку степени прилагательных — вместо расплывчатого «хороший» следует использовать «плюсовой» или «плюс плюсовой».
Под конец партия пыталась контролировать даже мысли людей. Слова «критика», «возмущение», «частный» звучать не должны. Слово «свободный» следует использовать только в таких фразах, как «поле свободно от сорняков». И никогда применительно к человеку.
Чем больше я просматриваю материалов о Кампучии, тем чаще вспоминаю Уинстона Смита и его жизнь при диктатуре Старшего Брата.
Наконец я сажусь на велосипед и еду в букинистический магазин на улице 240. В Пномпене это единственный магазинчик в своем роде. Книжных в городе вообще немного. Большинство торгует устаревшей теорией менеджмента из США, которая в США уже
Этот букинист — исключение. Книги не всегда хорошо разобраны, но здесь полно художественной литературы. В основном — книжки, оставленные отдыхающими в отелях. Отпускная литература.
Тропическая влажность плохо сказывается на бумаге. Большинство книг разбухло, и к когда-то приятному сухому запаху старой книги добавился оттенок плесени.
Хозяин лавки не удосужился расставить книги по алфавиту. Чтобы что-то найти, нужно время. Наконец, торжествуя, я держу в руках нужную мне вещь — одно из пугающих изданий Оруэлла 1984 года, когда название романа использовалось как реклама: «1984 may not arrive on time, but there is always 1985» [15] .
15
«1984-й, может, и не наступит вовремя, но есть еще 1985-й» (англ.).
«Ты свободомыслящий человек, товарищ».
Это не комплимент. Это смертный приговор.
— Ок Сакхун живет в Париже. — Филип Шорт в этом точно уверен.
Филип Шорт — английский журналист, последние годы посвятивший биографии Пол Пота. Его исследование строится на интервью с всевозможными людьми, которые либо сами были красными кхмерами, либо были близко связаны с ними.
— Он отказался говорить со мной, хотя меня представил один из его старых товарищей. Думаю, он просто не хочет возвращаться к прошлому.
Ванна приносит еще кофе. Он ставит чашку рядом с моим компьютером и любопытно заглядывает мне через плечо, рассматривая непонятные слова на мониторе. Жарко, пальмовые листья застыли в неподвижности. Где-то в квартале раздается стук молотка. Он спрашивает, что я пишу.
— Книгу, — говорю я, хорошо осознавая, что в Камбодже книг почти не печатают. То, что для меня является очень конкретным предметом, для Ванны — абстракция.
— А-а… Кхмер Крохом. Понятно, понятно. Я тогда был совсем маленький, я мало что помню. Моего отца убили Кхмер Крохом. Он был в Кампонгчаме, и они пришли в его дом, арестовывать моего дядю. Но они перепутали и по ошибке взяли его. Потом они его убили.
— А что случилось с дядей? — спрашиваю я.