Улыбнись мне, Артур Эдинброг
Шрифт:
– Малиновое бывает и сливочным.
– Всё равно нет: в Сироппинге такое не продаётся.
– Черничное.
– Тоже нет.
– Да Йохан Штраус, Артур! Зачем тогда спрашивать?! – Я даже на локте привстала от возмущения.
Эдинброг неожиданно насмешливо прищурился.
– Ну а вдруг ты была бы хорошей девочкой и сказала: «С орехом пекан»?
И он вышел из комнаты.
– Эй! Я ненавижу пекан! Никаких орехов, Эдинброг!..
Он не вернулся. Вместо него мороженое (клубничное) принесла какая-то незнакомая мне медсестра из лазарета. И она же объявила, что посидит
Меня это задело. Раз он мой «хозяин», ему со мной и сидеть, разве нет?
Я поделилась этой мыслью с медсестрой. Добрая девушка расхохоталась.
– Господин Ван Хофф Эдинброг очень красивый молодой человек, не так ли? – как мне показалось, невпопад ответила она.
К следующему полудню я была в полном порядке.
Мы отправились на поздний завтрак в Сироппинг. Как оказалось, Эдинброг, проснувшийся ещё в семь утра, забыл поесть (для него это, как выяснилось, вообще было нормой; пища интеллектуальная прельщала его куда больше, чем еда. Бедняга, не понимает истинных наслаждений!) и поэтому составил мне компанию, когда я, едва пробудившись, возжаждала кофе и всяческих гастрономических радостей.
Артур был в шоке от моих отношений с едой.
– Как ты можешь столько есть и при этом оставаться такой худой? – недоумевал он.
– Невроз заменяет мне аэробику, – отвечала я словами Вуди Аллена. – Пойду возьму ещё кофе. Прихватить тебе круассан?
– Господи, нет. Я сейчас лопну. Ты монстр.
– Спасибо за комплимент.
В очереди за второй порцией лучшего в деревушке капучино, продающегося в отдельном киоске, я встретила Бориса.
– Ну что, надумала прийти на вечеринку в пятницу? – подмигнул Бор.
– Пока не знаю, – цокнула языком я. – Мне бы хотелось больше узнать о мире. Посидеть в библиотеке и всё такое.
– Пф! Вилка, что с тобой не так, если ты собираешься информацию искать в книжках, а не добывать у людей? Так, как мы с ребятами, тебя никто и ничто не просветит. Реальная жизнь больше энциклопедий, ау. Или ты просто боишься, что твой «хозяин» тебя не отпустит? – Борис шаловливо толкнул меня локтем. Энергетика у этого парня, конечно, была потрясающая: Отченаш вселял бодрость одним своим присутствием, кажется, от него можно было подзаряжаться, как от батарейки. – Тебя же считают подневольной… – намеренно провокационно пропел он.
– И глубоко заблуждаются в этом, – вскинула брови я.
Затем мы с Артуром, чопорно предпочетшим чёрный чай с молоком, отправились на разведку перед эпической миссией по краже жемчужин.
Погода вновь была чудесной. По дороге к озеру мы миновали несколько лужаек, на которых, как на университетских рекламках, красочно развалились студенты в окружении учебников.
Многие книги парили в воздухе под такими углами, чтобы было удобно читать лежащим; другие тихо бубнили, в два счёта выдавая свои секреты; третьи, наоборот, отращивали ножки и разбегались кто куда, а молодые маги с воплями и огненными шарами на изготовку носились за ними, высоко поднимая колени.
– Учебный год уже закончился, – объяснял Артур, – младшие курсы разъехались по домам. Остались только те, кого ждут испытания. Лекций и семинаров тоже нет. Только предэкзаменационные консультации со свободным посещением. Я надеялся, что мы с тобой сегодня сходим на одну такую – она как раз посвящена практической отработке общения мага и фамильяра, но… – он цокнул языком. – Из-за наказания мы её пропустим. Так что будем тренироваться в полевых условиях. Вернее, в лесных.
Мы как раз зашли в сосновый бор.
Деревья тут были умопомрачительно высокие, просто гигантские. Толстый слой опавшей хвои покрывал землю хрустящим ковром. Мне казалось, я уменьшилась до размера Дюймовочки и весело шагаю по спине дикобраза.
– А почему вы сдаёте финальные экзамены с фамильярами, а учитесь без них? – заинтересовалась я.
– Вот у вас на Земле есть такая штука, как калькулятор, верно? На занятиях им запрещают пользоваться, чтобы вы отточили навык счёта в уме. Но в жизни с калькулятором куда удобнее, и при вступительных тестах в университеты никто не имеет ничего против: ведь это ускоряет процесс. Нечто похожее и с фамильярами. Мы умеем с ними обращаться – учимся этому с детства, – но полноценный доступ получаем лишь в выпускной год.
– То есть фамильяр – это всего лишь инструмент?
– Нет, – Артур убрал руки в карманы и со вздохом пнул случайную шишку. – Это ещё и друг. Иногда советчик. Всегда – тот, о ком ты заботишься, за кого несёшь ответственность. И это важнее, чем может показаться. Большинство чародеев склонны к одиночеству и рациональности, которые легко мутируют в эгоизм и жестокость. Фамильяры же волей-неволей заставляют нас думать не только о себе… Даже если ты ненавидишь весь мир, к своей пуме ты будешь добр. И это не даст загнуться доброте в тебе как таковой. Что, в целом, неплохо для общества и вселенной.
Среди деревьев замаячило озеро. Его серебряная пластина нестерпимо блестела под солнцем, составляя дивный контраст с тихой и тёмной чащей.
Артур продолжал рассказывать о фамильярах, и по тому, как внезапно его прорвало на столь длинный монолог, я вдруг поняла, что он говорит всё это не для меня, а для себя… Не инструктирует прилетевшую хрен-пойми-откуда чужестранку, а, скорее, выговаривается, как на сеансе у психолога.
Да, кажется, маги и впрямь тут довольно одиноки.
Как минимум этот.
– Как тебе уже объяснили, фамильяр носит в себе часть магии своего хозяина, вложенной при обряде призыва. Этот вклад нельзя забрать назад, однако при этом он обычно очень велик. Ведь он создаётся на самый чёрный день. На самый крайний случай: когда уже всякая надежда потеряна. Когда рана в бою смертельна, когда страшная болезнь доконала, или когда ты старик, и смерть – ожидаемая, но нежеланная, всегда нежеланная, – подобралась так близко, что жадно лижет тебя в затылок. Когда наступает такой момент, колдун может отдать последний приказ своему фамильяру. Он звучит очень просто: «Умри за меня». И фамильяр умрет. Отдав всю некогда вложенную силу, а с ней – все набежавшие проценты, и всего себя заодно… Так маги нашего мира обретают вторую жизнь.