Ум на три дня
Шрифт:
— Сдается мне, див привесил тебе лишний язык, — прервал его киммериец, — ты можешь сказать толком, что задумал?
— Толк толку рознь, о внимательный юноша, — значительно молвил Ловкач Ши, который еще недавно умел более-менее складно говорить лишь со скупщиками краденного да крашеными девками, — и не всякий усмотрит его там, где он есть. Я же, со свойственной мне проницательностью, усматриваю толк в вещах на первый взгляд весьма обыденных…
— Сейчас ты получишь от меня обыденную вещь, крысеныш, — пообещал Конан. — Затрещину хорошую…
— Свое убежище
— Не гневайся, о нетерпеливый юноша, позволь изложить тебе несколько мыслей, могущих показаться весьма небесполезными…
Когда Ловкач кончил излагать, Конан понял, что див засунул под немытую шевелюру его приятеля гораздо больше, чем можно было надеяться. Более всего привлекало, что хитроумный план Ловкача, суливший бескровное изъятие немалых ценностей у некоего содержателя постоялого двора возле Северных Врат, предполагал недолгую отлучку из Шадизара, а это было сейчас кстати, если принять в расчет давешний бег по крышам. И хотя некоторые сомнения оставались, душа молодого варвара, склонного к всевозможным авантюрам, уже рвалась на простор…
Солнце ласково тронуло веки киммерийца, и он проснулся. Ши Шелам посапывал рядом, свернувшись калачиком и подложив под щеку немытые кулачки. Конан с наслаждением потянулся, напялил сапоги и аквилонскую кирасу, которую вчера, поелику возможно, начистил мелом, потом толкнул приятеля в бок. Ши зачмокал губами, махнул ладошкой, словно комара отгонял Однако досмотреть утренние сны ему не удалось: варвар тряхнул его за шиворот, и Ловкачу пришлось вернуться из царства грез на землю.
Они ночевали возле древнего могильника под навесом скалы, вверив повозку с товаром попечению двух тощих каменных идолов с полустертыми временем и ветрами лицами. До селения Усмерас, куда лежал их путь, оставалось совсем немного, но к вечеру пошел густой дождь, с дырявого полога потекло за шиворот, и приятели решили переждать непогоду. Поужинали пресными лепешками, запив остатками кислого вина из ветхого бурдюка, и улеглись.
— Места, подобные сему, хороши тем, что отваживают воров мрачностью и зловещими сказаниями, — глубокомысленно произнес Ши напоследок. — Духам же, ежели таковые здесь водятся, наш товар ни к чему.
— Ладно, умник, — проворчал Конан, — спи давай. Повозку отсюда видно, пригляжу.
Но он проспал всю ночь под затихающий шум дождя, так ни разу и не проснувшись. И то сказать: какой дурак попрется по непогоде могильнику красть штуки полуистлевшей материи? нежить Конан нутром чуял и был спокоен: не было здесь нежити.
И все же дурак нашелся. Когда утром они подошли к повозке, обнаружили, что весь их товар пропал. Не было и мула, тощего и слепого на один глаз, которого приятели выменяли в Шадизаре на чучело макаки у какого-то чудака.
— Ленивый вор, однако, — растерянно
— Не ленивый, а умный, — поправил Ши, — оси-то у нас скрипучие, вот он и смекнул, что может разбудить хозяев. Смышленый воришка.
Он не стал упрекать киммерийца: проспал и проспал, что теперь делать.
— Что делать будем, умник? — спросил Конан.
Ши поднял свои узкие глазки к солнечному небу и задумчиво поковырял в носу.
— Во всей округе только одно селение, Усмерас, — сказал он. — А значит, воры были оттуда. Отправимся туда и вернем нашу собственность.
— Ну что ж, — согласился киммериец, деловито поправляя кинжал на поясе, — это лучше чем твоя торговлишка. Признаться, мне уже наскучило быть купцом. Вот только объясни мне, источник мудрости, как ты собираешься искать свое барахло? Или мы станем ходить по домам и спрашивать: кто спер материю, кто этот негодный проходимец? А что если воры были не из Усмераса, и наш косой мул путешествует сейчас куда-нибудь еще?
— Да на кой ляд серьезным людям такая пакость?! — искренне изумился Ши. — Материальчик-то весь моль поела… Нет, тигр моей души, то был кто-то из местных селян. Отправимся же в путь, а по дороге что-нибудь я придумаю. Видать, мой ум еще не отошел ото сна, надо погреть голову на солнышке, глядишь…
— Не напрягайся, — прервал его Конан, — вон топает суфей, а у суфеев, как всем известно, ума побольше, чем на три дня. Спроси у него совета.
Действительно, по каменистой дороге к могильнику приближался худой человек в полосатом халате, подпоясанном малиновым кушаком. На голове путника красовался оранжевый тюрбан с маленьким перышком, в одной руке суфей держал резной посох, другой прижимал к впалой груди объемистый деревянный футляр. За спиной у него висела тощая котомка.
— О горе, горе мне, он строен и высок, у мрачных скал стоит, сжимая свой клинок… — пробормотал вдруг Ловкач Ши, раскачиваясь, словно в трансе.
— Кто? — не понял киммериец.
— Ты, о барс северных снегов, — быстро проговорил Ши, оглядываясь по сторонам. — Пришло мне на ум, что не стоит нам обременять достойного мудреца расспросами… Пришло мне на ум, что стоит нам позаимствовать у него одежду, посох и свисток.
— Ограбить суфея?! — Конан был искренне изумлен. — Солнце слишком напекло твою голову! Я, конечно, не особо чту местные обычаи, но если в Шадизаре узнают, что мы напали на бродячего мудреца, нас не поймут даже самые отпетые негодяи Пустыньки.
— Я ведь не сказал «ограбить», сказал «позаимствовать». Предоставь все мне, недоверчивый юноша. Только стой сзади и гляди мрачно.
Они спустились от скалы к дороге и подождали, пока путник приблизится. Суфей глянул на них мельком, пробормотал слова традиционного приветствия и намеревался следовать дальше, но Ши Шелам выступил вперед и заговорил сладким голосом:
— Привет тебе, о достойнейший из достойных, привет тебе, светоч знания и родник справедливости, дозволь осведомиться, о изумруд учености, куда держишь ты путь свой?