Умереть без свидетелей. Третий апостол
Шрифт:
— Айда через сквер, раньше их на площадь выйдем.
Кондратенко молча свернул направо.
Шагов через сто они вышли на плохо освещенную аллею и, пройдя еще немного, увидели группу парней у садовой скамейки. Подошли поближе. Парней было трое. Увидев дружинников, они стали у скамейки, стараясь загородить человека, лежащего на ней. Один из них, что стоял слева, держал в руках плащ и пиджак.
— В чем дело, ребята? — спросил Васюхин.
— Да вот, — сказал тот, что стоял посредине, — кореш окосел, думаем, как домой тащить.
— И раздели, чтоб легче тащить было? — сказал Иван.
Он увидел, что ботинки лежащего человека стоят на краю скамейки.
— Ну ты, фраер, вали отсюда, — процедил один.
— Давай-давай, — сказал другой и, отбросив плащ с пиджаком назад, сунул руку в карман.
Иван, пригнувшись, резко выбросил руку, направив ее в живот левого парня. Тот охнул, согнулся, а Иван правой рукой в челюсть мешком свалил его наземь.
Он не видел, как Васюхин схватил правого парня за рубашку на груди и штанину, поднял над головой, крутнулся на месте и бросил в темные кусты. Иван этого не видел, он смотрел на третьего парня, который держал нож в левой руке и шел прямо на него. Иван растерянно смотрел на нож. Драться ему приходилось, а вот так, не доводилось ни разу.
А нож приближался, им хотели ударить снизу, Иван только пятился назад и по-прежнему не знал, что предпринять. Но когда нож пошел на него, он с силой выбросил правую ногу вверх. Удар был неточным, рука поднялась, но нож Иван выбить не смог. Он бросился вперед, схватил руку с ножом и резко пригнул вниз и в сторону. Почувствовал колющую боль в своей руке и в глазах потемнело, корпусом он подался вперед, продолжая сжимать и выворачивать руку с ножом. Оружие выпало и два человека покатились по красному песку аллеи.
Иван вдруг почувствовал, что противник обмяк. Он увидел, как Васюхин поднимает парня за воротник, встал сам и, чувствуя противную дрожь в ногах, подошел к скамейке. Пьяный спал в одной рубашке и носках. Парень, сбитый Иваном с ног, валялся на земле. Васюхин стоял у лежащего ничком противника Ивана, держал в руке нож и свистел в милицейский свисток. С другой стороны сквера бежали Леденев и третий дружинник, Петр из литейного цеха.
Затрещали кусты. Заброшенный туда Васюхиным парень ползком пытался выбраться в другую сторону и улизнуть.
— Возьми его, Петя, — сказал Васюхин. — Пьяного раздевали, а потом с ножом полез, товарищ майор.
В конце аллеи показался дежурный милицейский мотоцикл с двумя постовыми.
— Задели, Кондратенко? — спросил майор, увидев, как Иван зажимает руку.
— Есть немного.
— Тогда так. Старшина, — сказал Леденев водителю мотоцикла, — отвезите парня в «Скорую помощь», сразу же вызовите сюда оперативную машину, пьяного — в вытрезвитель. Мы останемся. Вы тоже, сержант. Ну-ка, голубчик, подымайся. Одевайте своего «клиента», не то простудится. Одевайте, одевайте. Раздеть сумели, займитесь обратным процессом…
24
Машина Бессонова с потушенными фарами остановилась метрах в двухстах от застопорившего «такси». Было видно, как оттуда вышло четверо.
— Кажется, две женщины, — сказал один из сидевших сзади дружинников.
— Вот именно, — ответил Бессонов. — Вперед!
Приехавшие на такси вошли в подъезд.
Оперативная «Волга», набирая ход, пошла прямо к разворачивавшемуся автомобилю. Когда свет фар таксомотора скользнул по их лицам, шофер выключил свет и остановил машину.
Бессонов выскочил и подбежал к такси.
— Уголовный розыск, — сказал он, протягивая удостоверение. — Старший лейтенант Бессонов. Документы!
Шофер полез в карман.
— Кого привезли?
— А я почем знаю? Пассажиры и все.
— Значит, не знаете? Зато мы знаем. Коротков, — обратился он к одному из подошедших дружинников, — останьтесь у машины, а мы зайдем в дом. Никуда не уезжать. Ясно?
Он взглянул на таксиста, положил его документы в карман и, сопровождаемый двумя дружинниками, пошел к дому, черневшему неясной громадой. Дом спал. Только в мансарде, под самой крышей, светились два окна.
Они поднялись на последнюю площадку и Бессонов громко постучал в обитую старым ситцевым одеялом дверь. За дверью слышался звук нескольких голосов. Он постучал снова, голоса стихли и за дверью спросили:
— Кто?
— Милиция. Бессонов. Открывайте.
Минута молчания. Потом лязгнул запор, и дверь отворилась. На пороге стояла худая женщина сорока-пятидесяти лет, в пестром халате поверх шерстяной кофты.
— А, дорогой гость, товарищ Бессонов, — заулыбалась она. — Проходите, проходите. Мы вас ждали, и угощенье приготовили.
— Не паясничай, Шиманская, — сказал Бессонов, проходя в комнату.
Дружинники вошли следом.
Они стояли в большой, запущенной кухне. На кухонном столе стоял таз с грязной посудой. Над плитой висело женское белье. Пахло дымом и чем-то затхлым.
— А там кто? — спросил Бессонов и кивнул на дверь за занавеской.
— Племянница моя с женихом и подруга ее со своим парнем. Да вы проходите, не стесняйтесь.
Бессонов откинул занавеску и шагнул вперед.
— Милиция. Предъявите документы.
За столом сидело четверо. Две густо накрашенные девицы и два молодых, по двадцать, не больше, парня. Они растерянно озирались, хмель, видимо, выветрился, а добавить не успели: бутылки полными стояли на столе.
Девицы, напротив, вели себя как ни в чем не бывало.
— Опять, Валя, за старое, — сказал Бессонов одной из них, рассматривая документы парней.
— А с тобой мы же неделю назад говорили, Нина, и работу ты, говорят, бросила, — продолжал он.
— Ха, — сказала девица, которую он назвал Ниной, — от работы кони дохнут.