Умирание земли и жизнь мира

Дорогие друзья! Мне незачем говорить вам о том, какая для меня большая радость в том, что я опять могу быть здесь с вами в это трудное, полное испытаний, время. И так как мы теперь после долгого перерыва опять впервые можем обсуждать вопросы науки о духе, нам должно быть особенно важно в это тяжелое время вспомнить о том, что наука о духе должна быть далека от того, чтобы быть только теорией, что она скорее должна служить существенной крепкой опорой, связующей души людей и не только людей живущих здесь на физическом плане, но связующей их и с теми, которые живут в духовных мирах. Нам это так важно, особенно в наше время, когда бесчисленные души покинули физический план при условиях, о которых мы так часто говорили: в наше время, когда так много душ подвержены самым тяжелым испытаниям, какие мировая история до сих пор вообще когда-либо налагала на людей. Независимо от общих представлений, которые здесь и в других местах проходят через наши души в начале этих лекций, попытаемся сегодня индивидуально направить наши чувства, наши ощущения к тем, которые находятся на полях сражения, а также и к тем, которые в ходе этих событий уже прошли сквозь врата смерти (Читается медитация):

Духи ваших душ, действенные стражи.

Отнесите на Ваших крыльях Молящую

Чтобы соединяясь с вашей силой Мольба паша сияла бы помощью для душ, Которых она ищет любя, И пусть Дух, к Которому мы стремимся В течении ряда лет, благодаря дарованной нам Духовной науке, и Который ради спасения Человечества и Земли, ради их свободы и Преуспевания в развитии прошел через Мистерию Голгофы — Да будет Он с вами И вашими трудными обязанностями.

Мои дорогие друзья! Может быть это тяжелое время испытаний, среди которых стоит человечества, все более и более будет приближать душам значение духовного углубления. В таком случае это тяжелое время испытаний недаром пройдет для человечества современности и будущего. Но испытываешь чувство — эти мысли высказываются не для того, чтобы критиковать кого-либо, а для того, чтобы апеллировать к правильным чувствам — испытываешь чувство, что еще не настало время, когда трудности современных событий достаточно научили людей. Испытываешь чувство, что необходимо все более и более внятно говорить к человеческим душам, к человеческим сердцам, исходя из духа времени. Ибо в настоящее время могут говорить не одни только человеческие голоса, но это голоса, таинственно звучащие из тяжелых и кроме того таких значительных фактов.

Все, что я сегодня, как бы лепечущим и недостаточным образом говорю вам, особенно встает перед моими глазами оттого, что последнее мое путешествие в Швейцарию многое показало мне именно в смысле отношения нашего духовного движения к задачам времени. Кто внимательно прочел тот цикл лекции, который я перед войной читал в Вене, о переживаниях человека между смертью и новым рождением и по поводу того, что там вообще могло быть изложено о человеческой жизни, тот знает, как тогда перед войной указывалось на более глубокие причины, более глубокие основы так ужасно изживавшихся впоследствии событий. И можно сказать; все, что можно теперь прочесть между строк жизни, должно быть, собственно, понято во вне, как живое доказательство правильности того, что тогда было сказано. Как вы знаете, общая «болезнь времени» была тогда, хотелось бы сказать, радикальным образом определена (болезнь была определена, как социальная раковая опухоль). То там, то здесь замечается, что великие события кое чему научили. Но с другой стороны, именно, когда в общей связи рассматривает частности, казалось бы незначительных явлений, ясно и определенно замечается, как в течение последних столетий стало неподвижно человеческое мышление на физическом плане, как медленно приходят люди к каким-либо решениям или мерам, которые они должны принять. В качестве введения хотелось бы мне сегодня сказать вам о некоторых фактах, которые я пережил во время этого путешествия по Швейцарии, ибо, как мне кажется, необходимо, чтобы интересующиеся нашим движением могли несколько разобраться в его образе в целом. Но здесь будут афористически приведены только некоторые частности.

Как нечто особенно отрадное должно рассматриваться то, что во время моего последнего пребывания в Швейцарии из кругов молодых академиков Цюрихской высшей школы нашлись люди, ожидавшие услышать от меня такой цикл лекций, который протянул бы нити к различным академическим наукам. Я прочел четыре лекции в Цюрихе, из коих первая рассматривала отношение антропософской науки о духе к психологии, науке о душе, вторая — отношение этой науки о духе к истории, третья — к естествознанию, а четвертая — к социальным наукам, к великим социальным и правовым народным проблемам нашего времени. Это, может быть, не будет ошибкой, если мы в этом именно усмотрим некоторые интерес к установлению связей с академическими науками, разумеется, далеко не в том размере, в каком это было бы желательно. Мы могли показать, что академические науки всюду ждут того дополнения, можно было бы также сказать «осуществления», которое может придти только со стороны антропософски ориентированной науки о духе и что частичные науки современности останутся половинчатыми или может быть даже еще менее того, если они не смогут получить этого дополнения. Везде, где мне удалось читать в Швейцарии лекции, я указывал на то, чего, собственно, в этом смысле недостает нашему времени и чего должно достичь наше время, чтобы воплотить это в тенденции, которые переведут его в будущее. Все же можно было почувствовать, что после того, как в начале в Швейцарии существовало сильное противодействие нашим устремлениям, в последнее время постепенно (противодействие, конечно, не ослабело, а даже усилилось) — но наряду с противодействием развился более живой интерес, и, так как карма привела нашу постройку в Швейцарию, могло случиться, что деятельность именно в этой стране могла бы иметь большое значение, особенно, если она сложится так, как я стремился это сделать; что наша деятельность явится также свидетельством о тех источниках духовно-научных исследований, во многих отношениях незамеченных и скрытых именно в германской духовной жизни. Это чувство с одной стороны затрагивает скорбно и трагически, с другой же стороны дает глубокое удовлетворение. Кто примет во внимание тот факт, что вместе со всем остальным в настоящее время и эта германская духовная жизнь подвергается клевете со стороны четырех пятых всего мира, как они сами утверждают — действительно подвергается клевете, — кто примет во внимание всю многозначительность этого факта, (а это не всегда делают), тот может питать с одной стороны скорбные, а с другой — отрадные надежды, что может быть именно антропософски ориентированная духовная наука дает возможность прозвучать во внешнем мире тому голосу германской духовной жизни, каким она должна прозвучать для того, чтобы развитию Земли не было нанесено ущерба. Когда людям говорят в истинном смысле о духе, т. е. когда им говорят об истинных источниках жизни духа, то находят и всегда будут находить возможность говорить ко всем людям без различия национальности.

Скорбью могло бы наполнить и то обстоятельство, что с одной стороны видишь, как эти духовнонаучные устремления завоевывают некоторую почву, с другой — явственно выступает то, что и в такой стране, как Швейцария, в настоящее время становится все труднее и труднее противостоять враждебным натискам. Нелегко создать себе в какой бы то ни было мере свободное суждение под давлением четырех пятых всего мира, нелегко даже найти слова для того, чтобы в такой, хоть и нейтральной стране, но в которой-то четыре пятых мира все же играют значительную роль — чтобы в такой стране сказать все, что должно быть сказано. Отношения в мире сильно обострились.

Правда, положительным является то, что слово, учение именно там поддерживается формами и творениями нашего дорнахского здания, которое также и перед внешним взором воплощает стремления нашей духовной науки и тем самым может показать, что эта духовная наука, там, где ей дают осуществиться в практической жизни, которая в настоящее время ставит человеку такие большие требования.

Когда в настоящее время говорят об отношении антропософски ориентированной духовной науки к другому знанию и велению в мире, то вопрос идет о том, чтобы приблизить к людям действительно совершенно новые, непривычные представления. В общем в подосновах своего сознания люди смутно совершенно убеждены в том, что с той или другой стороны должно придти нечто новое, (но они также невероятно негибки в смысле мышления, невероятно медлительны в восприятии). Можно сказать, что основной чертой нашего времени, когда жизнь идет таким быстрым темпом, — является то, что люди страшно медлительно мыслят. Это проявляется в мелочах. В Цюрихе удалось протянуть нити от антропософской духовной науки к академическим наукам. В Базеле я выступал публично раньше, чем в Цюрихе. Незадолго перед тем, как я должен был уехать из Швейцарии, я получил также из Базеля приглашение в академическом контексте говорить об отношениях антропософской духовной науки к другим наукам. Но было уже слишком поздно, так что это уже не могло быть выполнено. Я упоминаю об этом по двум причинам: во-первых потому, что это могло бы иметь большое значение — говорить о нашей духовной науке в помещении, предназначенном непосредственно для академической науки и по инициативе базельского студенчества; с другой стороны я упоминаю об этом потому, что эти люди были так медлительны, что явились перед самым концом. Это характерно, что люди всегда перед самым концом решаются на то, к чему раньше могли бы привести их гибкость мышления, способность к быстрому восприятию. Необходимо, чтобы эти вещи обсуждались среди нас, дабы мы могли с ними сообразоваться. Достаточно только принять сегодня во внимание хотя бы одну из тех тем, о которых я в последнее время говорил, и станет ясно все то значительное, что должно совершиться.

В Цюрихе я между прочим говорил о нитях, которые идут от антропософски ориентированной духовной науки к историческим наукам, к исторической жизни человека. У нас имеется «История». Ее преподают детям, преподают студентам. Но что представляет собой эта «История»? Она даже и не подозревает о тех силах, которые господствуют в исторической жизни человечества по тон простой причине, что вся современная интеллектуальная жизнь сводится к тому, чтобы привести в движение рассудок человека, привести в движение так называемые вполне осознанные понятия и идеи и все понимать, исходя из этого. Да, так можно понимать внешнюю, доступную чувствам природу, так можно понять то мышление, которое одерживает такие большие победы в области естествознания. Но, применяя это мышление к истории, хотели сделать историю одной из естественных наук. В XIX веке стремились рассматривать историю так же, как в естествознании рассматривают чувственные предметы. Но это невозможно по той простой причине, что исторические факты находятся в совершенно ином отношении к жизни, чем естественнонаучные. На что обращают люди свой взор в исторической жизни? Каковы исторические импульсы?

Кто думает постичь исторические импульсы тем рассудком, который может быть очень правильно приведен в естествознании, тот никогда не найдет исторических импульсов, (ибо они действуют в историческом развитии также, как сновидения в нашей собственной сновидческой жизни). Исторические импульсы не доходят до обычного сознания, с помощью которого мы овладеваем повседневностью или естествознанием. Но то, что совершается в истории, действует подобно импульсам, которые влияют на нашу жизнь сновидений. Можно сказать: историческое становление есть великое сновидение человечества. Но то, что входит в сновидения, как мелькающие образы, становится ясным и отчетливым в имагинациях духовной науки. Поэтому нет такой история, которая не была бы духовной наукой. История, которую преподают в настоящее время — не история.

Германа Гримма поразило, что историк Гиббон, описывая первые времена христианской эры, описывает только падение римской империи, а не постепенное укрепление христианства, его рост и процветание. Но, конечно, Герман Гримм не знал причины, почему хороший историк умеет хорошо описывать падение, а не рост и становление. (Причина лежит в том, что способом современного исторического понимания может быть понято лишь то, что разрушается, но не то, что становится, что растет). Это последнее таким образом вживается в человеческое развитие, как обыкновенно вживаются сновидения в индивидуальную жизнь. Поэтому и описать это может только тот, у кого бывают имагинации. У кого их не бывает — будь он хоть Ранке или Ламфехт — описывает лишь труп истории, а не действительность исторического становления. Ибо об импульсах исторического становления сознание может только грезить. И если обычное сознание пытается понять то, что находится в процессе исторического становления, то оно это может понять только тогда, когда исторические импульсы находятся в подсознании. Новейшее время дает нам интересные примеры этого. Кто наблюдая это время, тот видел, как в течение последних десятилетий более или менее вымер интерес людей к великим вопросам мировых соотношений, или стал чисто академическим, что равносильно почти его вымиранию, стал школьным интересом. Есть глубокая связь между этим фактом и тем, что в настоящее, время школьный учитель, стоящий во главе самой значительной республики, собирается обнародовать лозунги для всего человечества. Если мы спросим себя, где в течение последних десятилетий было понимание великих соотношений человечества, выраженных в идеях, носивших своего рода религиозный характер, хотя и грубо религиозный в то время, как все остальное находилось более или менее в состоянии вымирания? Где оно было? Если верно оценить обстоятельства, можно сказать: в социализме. В нем были идеи, которые направлялись только на грубо-материальную жизнь и к сожалению этим идеям не противостоял никакой иной мир идей. Кто знает, какие идеи социализма выступили на поверхность, тот найдет, что это некоторым образом исторические идеи (это сновидения человечества). Но какие сновидения? Нужно иметь понимание этих «сновидений» об исторических событиях человечества. Я попытался в своих лекциях в Швейцарии уяснить это людям, говоря им: попробуйте сделать правителями и вождями людей, которые очень умны, но у которых нет никакого понимания того, что я теперь называю «сновидческими импульсами» и вы увидите, что из этого выйдет. Попытайтесь практически ответить на вопрос: каким образом возможно скорее всего систематически разрушить какое-нибудь сообщество (я об этом говорил и в публичной лекции). Надо повести дело так, чтобы во главе этого сообщества поставить парламент и в этот парламент посадить исключительно ученых и профессоров: это верное средство к тому, чтобы систематически разрушать это сообщество. Они не должны быть необходимо профессорами, занимающими кафедры, они могут быть также и социалистическими вождями, среди которых имеется достаточно профессоров. Развив в себе ощущение таких вещей, вы мажете спросить себя: как собственно создалась эта всеобъемлющая теория социализма? Если вы захотите воплотить в действительность социалистические теории, то они приведут только к разрушению. Как произошло что эти социалистические идеи родились в голове людей? Что эти теории представляют собой?