Умирание земли и жизнь мира
Шрифт:
Тот, кто хочет это знать, должен иметь внутреннее знакомство с историей последних четырех столетий, в особенности же с историей XVIII и XIX столетий. Он должен знать, что история последних четырех столетий и особенно последних двух есть действительно картина борьбы человеческих классов и сословий и Карл Маркс, например, только вывел, как теорию то, о чем в течение последних четырех или двух столетий грезилось человечеству, то, что действительно было, но о чем оно теперь уже перестало мечтать и что должно было уступить место новому времени. Маркс построил свою теорию в тот момент, когда человечество уже перестало об этом грезить. Социализм, который был выведен, как теория, в тот момент, когда факты уже были изжиты в грезах, показывает, что рассудок, пользуется уже погибшим и уже разложившимся в труп, когда он подходит к фактам средствами познания, вполне применимыми, например, в естественных науках. Исходя именно из таких познаний, мы должны будем понять, что в настоящее время мир действительно стоит на поворотном пункте, когда ему в понимании исторического становления человечества придется убедиться, что это историческое становление можно понять не иначе, как духовно научно, (и настоящее время стало уже историческим
Важное событие, совершившееся в средние века между строк европейской жизни заключалось в том, что на протяжении Средних веков европейское человечество утратило знание и западной части мира (мы здесь в своем кругу и поэтому можем говорить о таких вещах, хотя стоящие во вне люди часто смеются над нами, но они не всегда будут смеяться). Всегда существовали связи, особенно между Ирландией и Англией и той областью, которую в настоящее время называют Америкой. Ирландия и Англия всегда поддерживали известные связи с Западом и не только в том столетии, когда произошло так называемое «открытие Америки» испанцами. Но внешняя история так неясна, что в настоящее время у людей собственно такое чувство, что до 1492 года в Европе вообще не знали Америки. Так думают почти все. Можно было бы привести много подобных фактов, которые духовной науке пришлось бы обнаружить из своих источников. Мы в настоящее время стоим у поворотной точки, когда именно историческая жизнь должна рассматриваться с точки зрения духовной науки.
Может быть скажут: но так как наука о духе, как мы ее рассматриваем, может развиться, собственно, только в наше время, то как обстоит дело с более ранними временами?
Когда мы обращаемся к более ранним временам, мы находим нечто такое (иное), что до известной степени может сравниться с тем, что мы теперь называем имагинациями духовной науки. Мы находим мифы, сказания, и из силы мифа и из силы сказания, которые были образами, могли бы взять поистине более реальные, более соответствующие действительности политические импульсы, более реальные, чем из абстрактных учений современной истории зли политической экономии, (Ибо то, что объединяет людей, что обусловливает их совместную жизнь должно быть понято не в абстрактных понятиях). Раньше это было выражено в мифах. Конечно, мы теперь не можем творить мифы. Мы должны прийти к имагинациям и постигать историческую жизнь путем имагинаций и из этого выковывать политические импульсы, которые поистине будут иными, чем те фантастические импульсы, о которых в настоящее время грезят столь многие, или, как хотелось бы сказать: чем школьные импульсы.
Теперь еще трудно говорить людям: историческая жизнь есть нечто такое, что по отношению к обычному представлению, собственно, протекает в подсознательном. С другой же стороны эта скрытая от человека жизнь слишком сильно стучится во врата событий, во врата человеческих импульсов вообще. Можно сказать, что в настоящее время всюду люди хотели бы приблизиться к тем устремлениям познания, которые направлены к духу, но все с негодными средствами, — это проявилось именно во время Цюрихских лекций. В Цюрихе можно познакомиться с аналитической психологией, которая стала там уже академической, с так называемым «психоанализом», а именно к моим лекциям примкнули самые удивительные рассуждения об отнесениях антропософически ориентированной Духовной науки к психоанализу. Но психоаналитики подходят к миру духовной науки с духовно завязанными глазами и не могут ориентироваться в нем. Но этот мир стучится в двери того, что в настоящее время должно быть раскрыто людям.
Так, например, в Цюрихе есть профессор Юнг, который недавно опять написал брошюру по психоанализу (он написал много книг по этому вопросу) и который затрагивает в ней ряд проблем, но обнаруживает, что подходит ко всему с негодными средствами. Я приведу один факт, из которого вы увидите, что я имею в виду. Юнг приводит один пример, вообще часто приводимый психоаналитиками:
С некой женщиной произошло следующее: она должна была в одном доме провести вечер. Хозяйка дома, куда она была приглашена, должна была тотчас же после ужина уехать на курорт, так как была не совсем здорова. Ужин идет обычным порядком, хозяйка дома уезжает, гости так же расходятся. Приглашенная дама, о которой я рассказываю, тоже уходит вместе с группой гостей. Как это иногда бывает при возвращении из гостей, эти люди шли не по тротуару, а посреди улицы. Вдруг из-за угла появляется экипаж. Все расступились перед ним в сторону, кроме упомянутой дамы. Она продолжала бежать по мостовой перед самыми лошадьми. Кучер бранился, но она все так же продолжала бежать дальше, пока не добежала до моста. Чтобы выйти из этого неприятного положения, она решается броситься через перила моста а реку. Она это и сделала и ее спутники, погнавшиеся вслед за ней, успели еще спасти ее. И, так как — это было для них проще всего, они привели ее опять в тот дом, откуда недавно вышла и хозяйка которого уехала. Она встретила там мужа этой дамы и провела с ним несколько часов в его доме.
Теперь представьте себе, что может сделать из этого происшествия человек с негодными средствами. Подойдя к делу по методу психоаналитиков, он найдет те таинственные уголки души, которые говорят нам о том, что уже на седьмом году своей жизни душа этой женщины имела какое-то переживание, связанное с лошадьми: при выходе из общества, она была так поражена видом экипажа, который вызвал у нее из подсознания это прежнее переживание, что она не отошла в сторону, а пустилась бежать впереди экипажа. Таким образом для психоаналитика все происшествие становится результатом связи настоящих переживаний с «неразрешенными душевными загадками» из области воспитания и т. д. Но все это является исследованием событий негодными средствами, ибо эти психоаналитики не знают, что господствующее в человеке «подсознательное» более сущностно, чем они это предполагают, что оно даже гораздо утонченнее, гораздо хитроумнее, чем то, что человек имеет в своем сознательном рассудке. Это подсознание также часто бывает гораздо мужественнее и гораздо смелее. Ибо психоаналитик не знает только, что демон сидел в душе этой женщины, которая ушла, — я с таким же успехом мог бы сказать: уже пошла туда с подсознательной мыслью остаться наедине с тем человеком, когда уедет его жена. Все это предусмотрено утонченнейшими средствами подсознания, ибо все делается с гораздо большей уверенностью, когда человек не участвует в деле своим сознанием. Эта женщина просто бежала перед лошадьми, чтобы быть пойманной, когда дело дойдет до этого и держала себя соответственно. Но этого не видит психоаналитик, ибо он не предполагает, что всюду существует духовно-душевный мир, к которому имеет отношение человеческая душа. Однако Юнг догадывается об этом. Из множества выступающих перед ним явлений он догадывается, что человеческая душа связана со многими другими душами. Но он ведь должен оставаться материалистом, иначе он не был бы «умным современным человеком».
Итак, что же он делает? Он говорит: человеческая душа всюду находится в отношениях ко вне душевным духовным фактам — это явствует из того, что происходит с человеческой душой. Но таковых ведь не существует! Как же тут быть? Значит душа имеет тело, которое происходит от других тел, а эти в свою очередь от других; затем существует наследственность и Юнг приходит к заключению, что душа переживает наследственно все то, что люди переживали, например, по отношению к языческим богам. Это еще живет в человеке, живет благодаря наследственности и превращается в «изолированные уголки души», которые нужно сначала вызвать наружу, если хотят освободить от них человеческую душу. Он даже признает, что человеческая душа имеет потребность находиться в каком-то отношении к этим уголкам и что они могут разрушить нервную систему, если их не поднять до сознания. Поэтому он высказывает мысль, которая совершенно оправдывается современным мировоззрением: человеческая душа не может не иметь отношения к божественному существу, не подвергая себя внутренне гибели. Это так же верно, как и то, что с другой стороны правда, что никакого божественного существа вообще нет. Вопрос об отношении человеческого душевного существа к Богу не стоит ни в какой связи с вопросом о существовании Бога.
Вот что говорится в его книге. Итак, подумаем, что перед нами, собственно, происходит: научно устанавливается, что человеческая душа должна создать себе отношение к Богу, но что точно так же верно и то, что безрассудно предполагать существование Бога: и так, для поддержания своего здоровья душа осуждена на то, чтобы выдумать существование Бога. Солги, что Бог есть, иначе ты заболеешь! — вот что, собственно, говорится в этой книге.
Но из этого видно, что великие загадочные проблемы стучатся в двери и что только современность противится им. Если только иметь достаточно мужества, то в настоящее время можно было бы на каждом шагу заметить нечто подобное. Но только не хватает мужества! Ибо я говорю все это не для того, чтобы придраться к профессору Юнгу, а потому, что думаю, что он в своем мышлении мужественнее других. Он говорит то, что должен говорить сообразно с предпосылками современности. Другие не говорят этого, У них еще меньше мужества.
Нужно подумать обо всех этих вопросах, если мы хотим как следует понять, что это, собственно, значит, когда духовная наука приносит такую истину: то, что совершается в исторической жизни человечества, а, следовательно, и в жизни политических импульсов, не имеет ничего общего с обыкновенным сознанием, не может иметь ничего общего с обыкновенным сознанием, но может быть действительно понято и усвоено только с наступлением имагинативного сознания. Также и в отношении к самым характерным представителям — как я часто в последнее время говорил — антисоциального понимания истории в политике можно было бы сказать, что направление Вильсона должно быть заменено имагинативным познанием действительности. Но направление Вильсона очень распространено и многие являются его последователями, не подозревая того. Дело не в именах, но в тех фактах, среди которых живут люди. Я могут в известном отношении говорить о Вильсоне более непредвзято, ибо всегда могу указать на то, что в цикле, читанном в Гельсингфорсе перед войной я высказал суждение о Вильсоне и что мне незачем было во время войны узнавать, плодом какого духа является человек, сидящий на троне Америки. Но можно было бы очень легко указать на все эти голоса, всюду расточавшие похвалу Вудро Вильсону и лишь недавно умолкнувшие. Теперь многое уже известно. Теперь известно даже то, что этот господин, сидящий на троне Америки, для составления своих самых действенных республиканских документов взял старые (1864 года) послания покойного императора Бразилии Дон-Педро и просто списал оттуда напечатанные там слова с той только разницей, что там Дон-Педро говорил: «Я должен вступиться за интересы Южной Америки», а он пишет: «Я должен вступиться за интересы Соединенных Штатов» и т. д. с соответствующей перефразировкой.
Когда и на нашей территории появились в свое время обе книги Вильсона «О свободе» и «Только литература» раздавалось не меньше хвалебных голосов. Это было еще недавно, лишь 5–6 лет тому назад. В этой области вильсонизма люди кое чему научились. Но по отношению к другим вопросам было бы крайне необходимо, чтобы чему-нибудь научили их значительные события современности. Для этого, правда, необходимо, чтобы люди отнеслись очень серьезно ко многим вещам, которые раскрываются только на почве и основе духовионаучного познания. С большой легкостью обвиняют антропософски ориентированную духовную науку в том, что она «теоретична», указывают ей на то, что другие направления непосредственно идут к делу, что они не мучают людей, заставляя их понимать развитие миров, что они говорят людям о «любви», об общей человеческой любви, о том, как любить и что любить. И что же тысячелетиями говорилось на этот лад о любви, как этого еще и теперь желали бы многие, и, несмотря на это любовь изживается так, как она изживается теперь. Дайте хотя бы на гораздо более короткое время духовной науке овладеть человеческими душами, и вы увидите, что эта духовная наука взойдет в человеческих сердцах как любовь. Ибо нельзя проповедовать любовь. Любовь может расти только тогда, когда ее правильно взращивают. Тогда она и растет. Она есть плод духа. Она и у человека есть плод действительного познания, того познания, которое направлено не на одну только материю, но и на дух.